Григорий Соколов

24/09/2022 - 03:39   Classic   Новости
Презентация книги «Григорий Соколов. Штрихи к портрету пианиста» (автор-составитель Владимир Ойвин) прошла в Мемориальной квартире Святослава Рихтера.

В ней приняли участие главный редактор издательства Крафт+ Алексей Парин, автор-составитель книги Владимир Ойвин, музыкальный редактор книги сотрудница Московской консерватории Надежда Игнатьева, в режиме online-конференции – пианист, преподаватель Санкт-Петербургской консерватории Мирослав Култышев.

Участники презентации
Участники презентации

Перед началом презентации прозвучала Соната Моцарта №8 ля минор, КV. 310 в исполнении Григория Соколова (запись 11 апреля 2012 года из Большого зала Санкт-Петербургской филармонии). Вел презентацию Алексей Парин. Приводим конспект сказанного.

Алексей ПАРИН: «Говорить после такой замечательной музыки трудно. Издательство Крафт+ (ранее оно называлось Аграф) давно занимается музыкальной тематикой. Мы были признательны, что Владимир Ойвин обратился к нам с просьбой издать эту книгу, потому что я как профессиональный музыкальный критик хорошо понимаю масштаб Григория Соколова. Мне посчастливилось один раз услышать его вживую в Берлинской филармонии. Этого вполне хватило для понимания, что Григорий Соколов великий пианист, ни на кого не похожий. На его концертах слушатели воспаряют над суетой.

Книгу о Григории Соколове было сделать трудно, но издать тоже непросто. Первоначально была идея снабдить издание большим числом фотографий, но это оказалось практически невозможным из-за трудностей с получением разрешения на их публикацию. И мы решили, что ограничимся одной фотографией, на публикацию которой мы разрешение имели. Когда я объявил в интернете, что готовится книга о Соколове, то получил по электронной почте рисунок, который помещён на авантитуле.

Книга, составленная Владимиром Ойвиным, довольно необычна, т. к. в ней есть раздел, посвящённый полемике в сети о статье Петра Поспелова, которую составитель счел возможным перепечатать в этом сборнике. Такая полемика очень редко где публикуется».

Владимир ОЙВИН: «Эта книга чрезвычайно дорога мне, потому что отражает важнейшее, центральное музыкальное событие последних двадцати с лишним сезонов. Это мои ежегодные поездки в Петербург. Что касается «пассажира «Красной стрелы», то это так, «для красного словца», на самом деле я езжу самыми дешёвыми поездами.

Примерно половину этого сборника составляют мои девять рецензий на концерты Григория Соколова в Петербурге за последние два десятилетия, интервью, данное мне Соколовым в 2012 году и эссе, написанное к 70-летию маэстро. Другая половина — это эссе, рецензии и интервью других авторов. Но украшением сборника я считаю публикацию двух текстов, написанных самим Григорием Соколовым и опубликованных в малодоступном широкому читателю сборнике о его педагогах Лии Зелихман и Моисее Хальфине. Особая благодарность преподавателю Петербургской консерватории пианистке Юлии Стадлер, получившей от составителя этого сборника Сергея Мальцева разрешение на перепечатку этих материалов и за доставку тяжеленного фолианта в Москву.

История появления этой книги такова. Мой старинный приятель московский пианист Константин Хачатурян, читавший все мои рецензии на концерты Г. Соколова в Петербурге и интервью с ним, уже несколько лет настаивал, чтобы я опубликовал их отдельной книгой. Прочтя моё эссе к 70-летию маэстро, написанное во время нашего вынужденного карантина в связи с ковидом, он стал давить на меня ещё активнее.

В ходе написания этого эссе я перечитал все свои рецензии, две из них дописал и понял, что они интересны в комплексе. В конце концов я сдался. Но решил, что только мои материалы будут недостаточно интересны читателю, и подобрал материалы других авторов, причём не только хвалебные. Конечно, с рецензиями пришлось изрядно поработать, чтобы максимально сократить неизбежные повторы.

Я бесконечно благодарен Григорию Липмановичу за разрешение присутствовать на репетициях. Это очень много дало мне. Читатель узнает, как 29 марта 2016 года после последней репетиции (утром в день концерта) я днём ходил под впечатлением от Арабески и Фантазии Шумана, в ушах они всё время звучали. Но вечером в концерте их исполнение мне показалось несколько слабее, чем на утренней репетиции. И я подумал: какое счастье, что я смог одним из немногих присутствовать на лучшем исполнении, чем в концерте».

Надежда ИГНАТЬЕВА: «В первую очередь я хочу поблагодарить Владимира Наумовича Ойвина за помощь в получении разрешения посещать репетиции Григория Липмановича. Я в то время работала в музыкальной школе им. Генриха Нейгауза. Там была традиция высаживать раз в год массовый десант педагогов в Петербург на концерт Григория Соколова. Это совершенно разные ощущения, когда приходишь просто на концерт или несколько дней по шесть часов сидишь на репетиции.

И ещё одна особенность сидения на репетиции: ты находишься в пустом зале, в котором сидят ещё человек пять и ощущаешь, что ты причастна к узкой группе избранных счастливцев. Я сумела побывать на трёх многодневных репетициях. Когда мне позвонил автор-составитель этого сборника и сообщил, что он приступил к его созданию, я полностью одобрила эту идею.

Владимир Наумович провёл колоссальную работу по поиску материалов для второй половины книги, в которую вошли материалы разных авторов. Я считаю, что Владимир Наумович правильно сделал, не послушав Соколова, не желавшего никаких книг о нём. Григорий Липманович избегает контактов с прессой, не любит давать интервью, но какие-то интервью всё же появляются. Обычно это разговор о других, а не о себе. Мне кажется, что Соколов вообще любит говорить о темах общих или философских.

Я очень благодарна, что Владимир Наумович включил в книгу два моих материала. Это рецензия на концерт в 2014 году, а также мои заметки для себя о прослушанных концертах, не рассчитанные на публикацию.

Алексей Васильевич прав в принципе, что в записи многое теряется, но когда переслушиваешь запись после концерта, открываешь какие-то иные грани исполнения, которые ускользнули от тебя во время концерта. Кроме того — неоднократно, слыша запись с концерта Соколова, не зная, кто исполняет, я узнаю его. Это говорит о том, что в записях Соколова эти потери минимальны».

Алексей ПАРИН: «Я согласен с Надеждой. Если слушаешь запись концерта, на котором ты был и вобрал в себя эти впечатления, то слышишь и запись по-иному. И я узнаю по записям, когда играет Соколов».

Надежда ИГНАТЬЕВА: «В случае с Соколовым играет роль, что во время слушания его в концерте возникает эффект совместного слушания, когда зал единодушен в захваченности музыкой и её исполнением. Во время концерта Соколова как бы покров магии покрывает зал, а возникает он только тогда, когда ты сам присутствуешь в зале».

Алексей ПАРИН: «Отмечая склонность Соколова к философии, я вспомнил слово «соборность». Это ощущение соборности возникает во время концерта Григория Соколова, где бы он ни играл: в Петербурге, Берлине или ещё где. Вы оказываетесь в другой вселенной».

Мирослав КУЛТЫШЕВ: «По моему мнению, главное, что книга удалась. Хотя бы потому, что это первая книга о нашем великом современнике. Одного этого было бы достаточно, чтобы считать это начинание удачным. Второе, и тоже главное, вот что. На мой взгляд, книга получилась живая, по-видимому, пристрастная, объёмная (не по листажу, а по спектру авторов). Она, в общем, даёт представление о Соколове XXI века.

Большим достоинством сборника является присутствие в нём текстов самого Григория Липмановича. Хотя большинство текстов опубликованы, замечательно, что они собраны под одной обложкой. Если бы не Владимир Наумович, то эта книга никогда бы не вышла. Он был мотором и локомотивом этого процесса. Большое ему за это спасибо. То, что в книгу включены разные тексты это, наверное, хорошо».

Олег ВЛАДИМИРОВ

10/07/2022 - 05:23   Classic   Рецензии
Григорий Соколов — не только гениальный, как многие считают, пианист. Но еще и человек, который почти не давал интервью, не записывал студийных (фондовых) альбомов. Книга о нем невозможна, и все-таки она вышла.

Книгу «Григорий Соколов: штрихи к портрету пианиста» написал музыкальный критик Владимир Ойвин, который прошел свой путь от недоверия к творческому методу Соколова до постижения и принятия его, имел пару-тройку (и это очень много!) интервью и бесед с Григорием Соколовым, написал множество рецензий на его сольные концерты, а теперь взял и сложил все воедино. И свои статьи, и другие статьи, и негативные рецензии, и позитивные рецензии. Получилось все настолько увлекательно, настолько объемно, о что о принципиально молчащем много лет Соколове можно сложить свое мнение. И это жирный плюс.

«Григорий Соколов: штрихи к портрету пианиста»
«Григорий Соколов: штрихи к портрету пианиста»

Сам Ойвин в эпитетах не стесняется: «Великому пианисту второй половины ХХ — первой половины XXI века Григорию Соколову 18 апреля 2020 года исполнилось семьдесят лет». Впрочем, и слово «гений» он употреблять не стесняется. И тому есть основания. Пианист Григорий Соколов, на секундочку, победил на конкурсе им. Чайковского 1966 года в возрасте 16 лет, когда он был девятиклассником (!) в школе при Ленинградской консерватории. А жюри конкурса пианистов возглавлял Эмиль Гилельс. Автор убедительно развенчивает легенду о том, что лично Гилельс пролоббировал победу Соколова, указывая, что 16 из 21 членов жюри проголосовали за Соколова.

«Незаметно пришло осознание, что мы живём в одно время и рядом с великим пианистом, место которого в ряду с такими гигантами, как Гленн Гульд, Артуро Бенедетти Микеланджели, Артур Рубинштейн, Владимир Горовиц, Мария Юдина, Эмиль Гилельс, Святослав Рихтер», - пишет о Соколове Владимир Ойвин.

Соколов живет в итальянской Вероне и вообще не играет концертов в Москве и Великобритании. Как выясняется из книги, причиной нелюбви к Москве стал скандал с 45 минутами для репетиции Соколова, выделанные ему в БКЗ в 1998 году (при том, что обычно ему нужно трое суток). Скорее, даже последней каплей - ранее он обижался на неблагожелательную реакцию москвичей в ответ на его победу в Конкурсе им. Чайковского. А к Великобритании у него неприязнь из-за неудобного порядка оформления рабочих виз.

Ойвин подробно рассказывает о внимательности Соколова к звучанию рояля Steinway именно гамбургской фабрики, о его любимом настройщике Евгении Артамонове, о познаниях Соколова в области настройки роялей, о «рваном» исполнении произведений глухого Бетховена, о нелегкой работе слушать Соколова вообще, о невероятной эрудированности пианиста, об отношении к Urtext’у, и неизбежных сравнениях с Гленном Гульдом. Книга дополнена известными интервью Соколова передаче «Царская ложа» и «Камертон» телеканала «Культура», а также газете Die Zeit, «Pianoфорум», «Коммерсант» и статьями самого Соколова.

Каждый, кто слышал Григория Соколова, наверняка обратил внимание на специфическую манеру его исполнения, - он очень уж замедленно играет все, смакует каждую ноту композитора. Где другой сыграл бы виртуозным престо, Соколов даже вопреки воле композитора играет осмысленным аллегретто. Ойвин находит объяснение:

«Совершенство его пианизма в любых его проявлениях: будь то точность донесения текста, динамические оттенки, выверенность и убедительность темпов, блистательная мелкая техника, чёткая артикуляция каждого звука в самых стремительных пассажах, и т. д.».

Ценно в книге доступ к иным мнениям. Скажем, нашумевшая в свое время рецензия Петра Поспелова в «Русском Телеграфе» 1998 года тут тоже есть.

«Таков же и стиль его собственной игры, оригинальный без претензии на оригинальность, нецитатный, не знающий ничего о чужих манерах и тем более заслугах — лишённый всего того, что мы так ценим, к примеру, в игре Алексея Любимова. И, разумеется, совершенный в своей акустической красоте. Таков же и стиль его собственной игры, оригинальный без претензии на оригинальность, нецитатный, не знающий ничего о чужих манерах и тем более заслугах — лишённый всего того, что мы так ценим, к примеру, в игре Алексея Любимова. И, разумеется, совершенный в своей акустической красоте».

Но есть и довольно критическое обсуждение Поспелова на форуме ClassicalForum.

Более объемной книги о Григории Соколове в мире просто нет. Владимир Ойвин проделал огромную работу, и теперь это главная книга о Соколове. Каждый найдет в ней что-то свое.

Купить: Лабиринт | Альфа-книга | «Москва» | Библио-Глобус | CDVPODAROK

Вадим ПОНОМАРЕВ

18/04/2021 - 14:34   Classic   Концерты
Мы продолжаем публикацию авторских рецензий Владимира Ойвина на концерты пианиста Григория Соколова разных лет. Сегодня - последний по времени клавирабенд легендарного Григория Соколова, который состоялся в БЗФ 22 апреля 2019 года.

Тексты войдут в сборник «Григорий Соколов: Штрихи к портрету пианиста», который готовится к публикации. Первый текст, о клавирабенде 4 апреля 2018 г., уже опубликован. И вот продолжение.

Бетховен – Соната № 3 до мажор, ор. 2 № 3; Одиннадцать багателей, ор. 119; Брамс – Шесть пьес, ор. 118; Четыре пьесы, ор. 119; Бисы: Шуберт – Экспромт ля-бемоль минор, ор. 142 № 2; (D 935 № 2); Шопен – Мазурка ля минор, ор. 30 № 2; Брамс ‑ Интермеццо си-бемоль минор, ор. 117 № 2; Рахманинов – Прелюдия соль-диез минор, ор. 32 № 12; Дебюсси – Прелюдия «Шаги на снегу» Первая тетрадь, L. 117 № 6; И. С. Бах ‑ Хоральная прелюдия фа минор BWV 639 («Взываю к Тебе, Господи!»).

Григорий Соколов
Григорий Соколов

Последний по времени клавирабенд легендарного Григория Соколова состоялся в БЗФ 22 апреля 2019 года.

Первое отделение – Бетховен. Его Третья соната посвящена автором Гайдну и перекидывает арку к прошлогоднему концерту, где были три минорные сонаты Гайдна. Третья когда-то была в программе сезона 1998/1999 г. Я послушал запись этого исполнения 16 апреля 1999 года в БЗФ. Спустя двадцать лет Соколов, мне показалось, немного увеличил темп первой части Allegro con brio, но это оказалось только ощущением. На самом деле увеличение скорости было ничтожным (около 25 секунд за 11 с половиной минут звучания первой части). Иллюзия ускорения получилась за счёт более острого и тревожного её звучания. Adagio было пропето волшебно, но оно не преодолело тревожности первой части, хотя тревожность эту можно скорее отнести не к трагедии, а к глубоко запрятанной драме. Отголоски этой тревоги просвечивали, в затушёванном виде, и в Scherzo и в Allegro assai.

Одиннадцать багателей ор. 119 Бетховена («багатель» – безделушка). Из них восемь написаны в мажоре и три – в миноре. Первая багатель в соль миноре и могла бы задать минорное настроение всему сочинению, но Соколов не стал нагнетать тревожную атмосферу. Скорее наоборот, багатели, не требующие от пианиста больших технических усилий, несколько усмирили тревожность.

Второе отделение было целиком отдано Брамсу: ор. 118 («Шесть пьес») и ор. 119 («Четыре пьесы»). Семь из них – столь любимые им интермеццо.

Слово интермеццо происходит от латинского intermedius – это значит промежуточный, тот, что находится посреди чего-либо. В операх так стали называться симфонические фрагменты между вокальными номерами. Иногда их называют интерлюдиями. В инструментальной музыке это небольшие пьесы, не связанные между собой драматургией или сюжетом. Брамс сочинял их в разное время, позже произвольно объединяя в опусы. Багатели и интермеццо в принципе близки друг другу. Не потому ли Соколов играет их в одной программе?

В пьесах Брамса пианист в очередной раз продемонстрировал симфонические возможности рояля и безграничность и красоту своей звуковой палитры. После багателей и первых двух интермеццо появилось ощущение, что трагедия, заполнившая всю душу пианиста, пережита и преодолена насколько возможно. Но Баллада и особенно последнее интермеццо из ор. 118 стали подобием прорывов лавы сквозь её, казалось бы, застывшую поверхность.

Да и первые пять бисов добавили горечи, особенно «Шаги на снегу» Дебюсси. А вот шестой – Хоральная прелюдия «Взываю к Тебе, Господи» И.-С. Баха стала для меня прорывом к свету, распахнувшимся окном, через которое в зал хлынули потоки «света невечернего». Только великому музыканту под силу в ответ на смиренную молитву о помощи к Господу переплавить лаву трагедии в тихую печаль смирения: «Не говори с тоской – их нет, но с благодарностию – были».

Мне показалось, что отблески этого света я увидел на лицах слушателей, выходящих после концерта. Вообще, концерты Соколова собирают особую, по-настоящему элитарную публику. Леонид Гаккель сказал:

«Люди, которых вы здесь видите, – это и есть петербургская публика. Её можно увидеть только здесь. Великое благо, что Григорий Соколов собирает этих людей вместе. На его концертах слушатели вступают друг с другом почти в родственные отношения. Я знаю их, они знают меня. Каждый год в апреле мы здесь. Это потрясающее явление. Страна распадается, интеллигенция перестаёт существовать. Но при всём этом существует очаг единства».

Характерно для концертов Соколова – мало кто из слушателей сразу после основной программы спешит в гардероб. Большинство знает, что будут ещё бисы – почти третье отделение, не менее интересное, чем первые два. Овации громоподобные, но как только пианист садится за рояль, они стихают мгновенно. Тишина в зале абсолютная – никто не зашуршит программкой, не спросит шёпотом, что он сейчас играет. И опять овация стоя. И так пять-шесть раз. Большинство уходит из зала только когда уже ясно, что больше бисов не будет.

Интересно наблюдать за людьми до и после концерта Григория Соколова. Идущие на концерт счастливы, что обладают заветным билетом и предвкушают чудо, потому что каждая встреча с его искусством – это чудо. Лишний билет спрашивают уже в подземном переходе у выхода из метро.

После концерта люди выходят из Филармонии другими, чем пришли сюда. Может быть, ненадолго, но они стали лучше, чем были до того. Множество просветлённых, преображённых лиц. Расходятся молча, не находя слов описать свои впечатления, боясь расплескать и сохранить чувство причащения к прекрасному, чувство причастности чуду, свидетелями которого они были.

Владимир ОЙВИН

04/03/2021 - 04:24   Classic   Концерты
Готовится к печати сборник материалов, посвящённых великому музыканту современности Григорию Соколову. Тихо и почти незаметно, как всё в его жизни, прошёл 70-летний юбилей великого музыканта, выдающегося деятеля культуры, пианиста Григория Соколова. Ни государственных наград, ни потока поздравлений от знаменитостей, ни пышных чествований. Хотелось бы сослаться на пандемию, но не получится: ничего ведь и не планировалось. Чему пандемия помешала — так это состояться ежегодному концерту в Питере.

О книге «Григорий Соколов: Штрихи к портрету пианиста»

Прочтя мою статью к юбилею, несколько моих друзей не сговариваясь пристали ко мне с настойчивым требованием издать мои рецензии и интервью отдельной книгой. Мол, за полвека всемирной известности пианиста о нём не вышло на русском языке ни единой брошюрки, не говоря уж о книге.

Этот аргумент меня убедил.

Григорий Соколов
Григорий Соколов

Считаю необходимым оговориться, что Григорий Липманович в принципе против выхода как этого сборника, так и любой книги о нём. Тем не менее, я решился пойти против воли мастера. Этому есть как минимум две причины.

Практически всё, что будет в книге, уже опубликовано: разбросано в Сети. Но я по возрасту старомодный человек ХХ века, а таким людям куда любезнее читать бумажную книгу, нежели текст на мониторе. (В работе, конечно, без компьютера и Сети не обхожусь и я.)

Ещё одна причина продолжать хранение информации на бумажных носителях — вот какая.

Григорий Липманович не любит давать интервью. Отклоняя просьбы, он говорит, что его интервью — в его игре. Всё, что он может сказать, он говорит за клавиатурой. Возможно, он надеется, что когда-нибудь, когда мы уже отойдём в мир иной, какой-нибудь историк фортепианного искусства или дотошный любитель-меломан, сможет включить его запись и составить о его музыке собственное мнение, не доверяясь мнению музыкальных критиков, побывавших в концерте, — как сегодня мы вынуждены верить современникам Листа или Шопена.

Но для этого надо как минимум быть уверенным в долгожительстве CD или DVD. Насколько эти носители долговечны, не знает никто: их история не насчитывает и полувека. (С виниловыми дисками ситуация получше. Не говоря уж о высоком качестве звука, при умелом обращении с ними они могут жить довольно долго.)

Притом и сам Григорий Липманович утверждает, что не слышал ни одной записи, полностью передающей качество исполнения.

Что касается записей на цифровых носителях, то не исключена ситуация (не знаю, какая-нибудь вспышка на Солнце, козни из космоса или перемена магнитных полюсов Земли), когда электроника будет полностью обнулена и огромные массивы информации, хранящейся в оцифрованном виде, погибнут. Вот когда оправдается булгаковское «рукописи не горят». А человечество воспоёт хвалу великому изобретению Гутенберга и поймёт, что хранить информацию на бумаге – самое надёжное. Так что берегите домашние библиотеки, и вспоминайте то немногое хорошее, что было в советских лозунгах: «Любите книгу, источник знания!» и «Книга – лучший подарок».

Тут и карантин подоспел, прервав ежедневную суету и высвободив время для этой работы. В ходе её я понял, что нужно расширить мою «монографию» текстами других авторов о Г. Соколове. Тем более, что их нашлось очень мало.

Пока сборник готовится к печати, сайт предлагает вашему вниманию мою нигде полностью не публиковавшуюся рецензию на концерт Григория Соколова 4 апреля 2018 года, которая войдёт в книгу.

Сборник составят мои рецензии на некоторые его концерты в Петербурге за последние двадцать лет, несколько интервью с ним, в том числе два обширных, и другие материалы.

Не претендуя на полноту, я не смею именовать сборник портретом великого маэстро. Пусть это будут только штрихи к его портрету.

Автор-составитель Владимир ОЙВИН

Через восемнадцать лет снова Гайдн

4 апреля 2018 г.

Традиционный апрельский клавирабенд Григория Соколова в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии им. Шостаковича состоялся 4 апреля 2018 года.

ГАЙДН — Сонаты для клавира: № 32 соль минор, ор. 53 № 4; № 47 си минор, ор.14 № 6; № 49 до-диез минор, ор. 30 № 2; Р
ШУБЕРТ — Четыре экспромта, ор. Посмертный 142.

Бисы:

ШУБЕРТ — экспромт ля бемоль мажор, оп. 90 № 4;
РАМО — «Дикари» и «Перекличка птиц»;
ШОПЕН — Мазурка ля минор, ор.68 № 2;
ШУБЕРТ — Венгерская мелодия, D 817;
СКРЯБИН — прелюдия ор. 11 № 4.

Появление музыки Гайдна в репертуаре Соколова после долгого перерыва меня обрадовало очень. Последнее время я всё больше влюбляюсь в музыку этого композитора — одного из трёх, удостоенных звания «венский классик». Меня поражает и восхищает неистощимость фантазии Гайдна. Его творческое наследие колоссально.

С недавнего времени его играют чаще, но всё же ничтожно мало по сравнению с несметными сокровищами, сокрытыми даже не в дальних архивах, а просто в хороших нотных библиотеках. Обидно редко играют Гайдна крупные музыканты. (Предыдущий раз Григорий Соколов включал его в программу в сезон 2001/02 гг.: там были сонаты Hob. XVI, 23, 34, 37.)

Три клавирные сонаты концерта 2018 г. объединяет минор их тональностей. У Гайдна всего пять минорных клавирных сонат. Соколов исполнил в концертах все пять.

Нарочитый минор сразу окутал зал флёром грусти и тревоги. Сгустила этот флёр первая часть первой сонаты: Moderato, а не традиционное Allegro. Гайдновские сонаты задали общую атмосферу концерта.

Большинство сочинений Гайдна, написанных в миноре, приходится на 60-70-е годы XVIII века, когда его воодушевляли идеи и настроения литературного движения «Sturm und Drang» («Буря и натиск»). В него входили Лессинг, Гёте, Шиллер, Клопшток и другие. Горячим приверженцем «Бури и натиска» был Карл Филипп Эммануэль Бах. В драматургии их богом был Шекспир. Гайдн написал музыку для постановки Гамлета. В этот период появились семь из одиннадцати его минорных симфоний, в том числе № 26 (Ламентация), № 44 (Траурная), № 45 (Прощальная).

Сонаты были сыграны без пауз не только между частями, но и между сонатами. У пианиста они стали одной широкой фреской. Звучали они при этом с необычайно доверительной интонацией, источали доброе тепло.

Более всего меня поразила необыкновенная простота их исполнения. Я поделился этим впечатлением с пианистом Мирославом Култышевым. Он согласился и добавил:

«В чём загадка Григория Соколова? Он абсолютно самобытен и ни на кого не похож. Он узнаваем с полузвука. И при этом он потрясающе естествен и органичен. Редчайший синтез поразительной, органически-природной естественности и невероятной самобытности. Как Соколов совмещает эти два полюса — одна из величайших тайн его искусства».

Исполняя Гайдна, Соколов не ставит целью имитировать клавесин. Тем, кто пытается это делать, он рекомендует играть на клавесине. В принципе он анти-аутентист, но всё же Гайдна играет чуть строже и суше, нежели Бетховена или Брамса.

Вообще, период увлечения Гайдном «Бурей и натиском» перекидывает арку от позднего барокко к романтизму Шуберта, как бы минуя Моцарта и Бетховена. Второе отделение помогает понять именно такое построение программы концерта.

Экспромты Шуберта прозвучали так красочно и прихотливо, будто в антракте поменяли рояль. Рояль, конечно, был прежний, а вот заиграл пианист на нём по-иному. Это было иллюстрацией сказанного в интервью:

«Звук зависит только от исполнителя. Рояль играет так, как играем мы. А не мы играем как он. Вы можете прийти на концерт и услышать другой рояль. Рояль играет как мы того хотим».

Исполнением этих четырёх экспромтов Соколов подчеркнул их название: импровизация! Было полное ощущение, что музыка творится здесь и сейчас, дышит духом свободы. А какие чудеса соколовского пианизма мы услышали! Прекрасная, безукоризненная мелкая техника, чистейшее перле, обилие градаций piano. Но и эти красоты пианизма не развеяли облако тревоги и печали, висевшее над залом. И как развеять это облако — Соколов не знает, а может быть, и не хочет знать. Финал четвёртого фа минорного экспромта застыл как вопрос, остающийся без ответа.

Казалось бы, пять бисов могли в какой-то мере эту тучу разогнать. Пианист даже порадовал нас раритетом — мало кому известной «Венгерской мелодией» Шуберта. (Впервые я её услышал у Сергея Кузнецова в 2016 г.)

Но Прелюдия ми минор Скрябина — последняя из бисов — своей меланхоличностью и печалью повергла зал в такое оцепенение, что слушатели замерли, и после того, как истаял её последний звук, не шелохнулись ещё несколько долгих-долгих секунд. И только тогда разразились овацией.

Владимир ОЙВИН

01/05/2018 - 02:16   Classic   Концерты
Самый загадочный, недоступный для журналистов, пребывающий в ореоле затворничества в искусстве пианист современности, каждой встречи с которым публика ждет как какого-то таинства, дебютировал в островной республике на прошлом Мальтийском международном музыкальном фестивале.

Соколов – не склонен к компромиссам: если бы тот дебют его чем-то не удовлетворил, он бы больше не вернулся (как, например, никогда не возвращается он в Москву, выступая в России ежегодно исключительно лишь в своем родном Ленинграде-Петербурге). Но спустя год он снова здесь, а, значит, форум и прием местной публики ему пришлись по душе, что вдохновляет мальтийцев и гостей островов – новой встречи с Соколовым ждали особо: пожалуй, он – самая яркая и таинственная звезда VI-го фестиваля, чей концерт стал его своеобразным апофеозом. Хотя совершенно ничего звеняще-торжественного, пафосного в нем не было – напротив: исключительное самоуглубление, только погружение в музыку – и совсем ничего внешнего.

Кромешная темень переполненного зала. Выключен проектор, луч которого обычно дает на задник сцены афишу выступающей сегодня звезды. Задержка начала минут на двадцать – наэлектризованная ожиданием публика постепенно успокаивается и замирает, как притихшая бабочка в коллекции энтомолога. Долгие последние секунды напряженного предвкушения тянутся, кажется, вечность. Слегка приоткрывающаяся портьера резким желтым лучом вырывает кусочек закулисья – появляется он: твердым неспешным шагом идет к инструменту, короткий сухой поклон, несмотря на бурю оваций, взметнувшиеся фалды фрака… считанные мгновения концентрации – и полилась музыка, нескончаемая музыка, без остановок и перерывов.

Части сонат исполняются подряд, нанизываются как бусы судеб на нитку вечности, непосвященный вполне может сбиться – где кончился один опус, а где начался другой… Но нет, непосвященных здесь быть не может – всякий, кто пришел на концерт Григория Соколова, знает куда и зачем он пришел. Атмосфера священнодействия, храма музыки срежиссирована с театральным размахом и глубиной – и в этом нет, как ни удивительно, ничего внешнего, надуманного: это абсолютно искренне и подчинено только одной цели – великому искусству.

Три сонаты Гайдна (соль-минор, си-минор, до-диез-минор) и Четыре экспромта Шуберта (ор. 142) – соколовская программа этого года, точно с такой же он выступал совсем недавно на родине. Шуберта он играет так, будто между ним и Гайдном не было Моцарта и Бетховена, словно встретились за чашкой кофе два друга – венских классика: один развивает мысли другого. Если не смотреть в программку и не знать драматургии вечера – на слух не всегда ощутишь переход от одного композитора к другому – словно продолжение единой, мерно льющейся беседы. Впрочем, и Гайдна, и Шуберта Соколов играет так, будто не было и после них никого – ни более поздних романтиков, ни музыки XX века. Соколов – медиум, через него вещают духи ушедших титанов, они дают ему сигнал, какую и когда клавишу нажимать. В его игре – минимум личностного, в традиционном понимании интерпретационного, совсем нет назойливого самовыражения и абсолютно никакого самолюбования: как бы нет и Соколова на сцене вовсе – есть только музыка Гайдна или Шуберта, с нами напрямую говорят великие композиторы.

Мягкий и точный, легкий и аскетичный звук. Исполнение очень скупо на агогику – не метрономно-бездушно, но почти без всяких отклонений, если хочется поймать рубато, то нужно очень сильно постараться его ощутить: музыка льется плавно, повествование идет своим мерным шагом, за которым чувствуется дыхание подлинности и вечности. Стилистически безупречно и благородно – словно прикосновение к какой-то первозданной красоте и совершенству. Ничего внешнего, никаких эффектов – все лапидарно и строго, с максимальной внутренней концентрацией. Очень просто, но оттого – очень весомо. Рафинированность артикуляции не кажется вычурностью – все звучит предельно естественно, нет ни намека на манерность, никакой глупой игры в показной аутентизм.

Три минорные сонаты Гайдна подряд. Но нет ощущения скорби, плакатного трагизма, воплей и стенаний – есть предельная сосредоточенность, полное погружение в исполняемую музыку, а еще желание показать венского классика с иной, непривычной для большинства стороны: ведь все рассуждают о его музыке как о торжестве светлого, мажорного в искусстве – и, удивительно, но эта аксиома вновь подтверждена, но иначе – так оно и есть, ибо Гайдн не теряет своего света даже в минорных опусах. Четыре экспромта Шуберта вновь подряд: но нет ощущения однообразия, скуки, одномерности – кажется, что Соколов играет просто ноты, без всякой особой выразительности и собственного отношения – но это ощущение обманчиво, ибо у повествования, безусловно, есть своя логика и своя драматургия. Кульминация второй части концерта – Экспромт си-бемоль-мажор, самый длинный из четырех, но и самый рафинированный, самый волшебный, в звуках которого растворена целая вселенная смыслов и ощущений.


Григорий Соколов

Коронные бисы Соколова – настоящее третье отделение, которого поклонники ждут, как правило, больше основной программы. Для Мальты их было пять. Вновь Шуберт (ля-бемоль-мажорный экспромт ор. 90), неожиданный Рамо (но вклинившееся барокко на удивление не разрушает стройного здания венской классики, воздвигнутого основной программой), икона всех пианистов Шопен (ля-минорная мазурка ор. 68), и напоследок – немножко Скрябина: за по-классицистки суховатой, чуть бесстрастной, предельно отстраненной игрой Соколова его русская душа высвечивается по-особому, совсем нетрафаретно, и финальный штрих подчеркивает эту мысль с неумолимостью кантовского императива.

Александр МАТУСЕВИЧ

29/09/2015 - 15:01   Classic   Новости
Российский пианист Григорий Соколов отказался принять премию Cremona Music Award 2015.

Свой отказ музыкант объяснил тем, что ранее она была присуждена английскому критику и музыковеду Норману Лебрехту, пишет Сolta.

Григорий Соколов
Григорий Соколов

На своем сайте Соколов разместил скан письма, которое он направил в адрес дирекции премии.

«Я отказываюсь от получения премии Cremona Music Award 2015. — говорится в письме. — Сообразуясь с моими представлениями об элементарной порядочности, считаю неприличным находиться в одном списке премированных с Лебрехтом».

В ответном письме, которое приводит Gramophone, преставитель компании CremonaFiere, вручающей премию, пишет, что не намерен углубляться в детали конфликта между Соколовым и Лебрехтом, и выражает сожаление в связи с тем, что российский пианист сообщил об отказе всего за несколько дней до церемонии вручения, участие в которой подтвердил через своего агента в начале августа.

Норман Лебрехт стал лауреатом Cremona Music Award в 2014 году. В письме отмечается, что агент Соколова был уведомлен об этом еще в июне.

Быстрый поиск:
18/12/2014 - 10:59   Classic   Новости
Прославленный российский пианист, профессор Санкт-Петербургской консерватории Григорий Соколов избран почетным членом Общества венского Концертхауса (Wiener Konzerthausgesellschaft) — одного из двух главных музыкальных собраний австрийской столицы.

В заявлении общества Соколов назван "безусловно, одним из величайших пианистов нашего времени". Звания почетного члена Общества друзей музыки в Вене (Wiener Musikverein) и Общества венского Концертхауса — одни из самых престижных наград концертирующим музыкантам, которые присваиваются правлениями двух главных концертных залов Вены. Имена почетных членов выбиваются на специальных мраморных досках в фойе концертного зала.

Григорий Соколов
Григорий Соколов

"Сдержанный и далекий от эксцентрики и гламура, Григорий Соколов приветствуется сегодня многочисленными воодушевленными поклонниками. Международная критика особенно выделяет глубину его музыкального мира, выдающееся владение техникой, равно как и всегда удивляющую оригинальность его интерпретаций", — говорится в сообщении. Уточняется, что Соколов регулярно выступает в венском Концертхаусе с 1993 года.

Одновременно с Соколовым высокого звания был удостоен австрийский композитор и дирижер швейцарского происхождения Беат Фуррер. Среди почетных членов Общества венского Концертхауса сегодня несколько крупных музыкантов российской школы — дирижер Валерий Гергиев, пианистка Елизавета Леонская, скрипач Гидон Кремер, пианист Олег Майзенберг.

РИА Новости

Быстрый поиск:
19/07/2013 - 13:13   Classic   Концерты
Писать, что единственный в году клавирабенд Григория Соколова становится, как правило, главным событием концертного сезона его родного Петербурга, стало уже трюизмом.
Но он уже давно стал событием всероссийского масштаба. На этот концерт съезжается немало профессионалов – музыкантов, критиков и просто меломанов из Москвы и других городов. Вот и я последние лет двенадцать приезжаю специально на соколовский концерт из Москвы – и ни разу не пожалел: всегда эти концерты давали обильную пищу и сердцу, и уму. Каждый концерт высвечивал какую-то новую для меня грань и в исполняемых им (хорошо, казалось бы, известных) сочинениях, и в его собственной музыкальной личности.

Так случилось и в этот раз. Как и год назад, удалось два раза присутствовать на репетициях Григория Липмановича в Большом зале филармонии. А вот обещанного продолжения интервью не получилось, поскольку Соколов прилетел в Петербург на два дня позже запланированного, и репетиций было только две, причём одна – утром в день концерта. Кроме того, в этом году они были раза в два короче – по три часа. В первый день около получаса было потрачено на определение точки установки рояля на эстраде БЗФ, подбор стула с подкладками, которому Соколов отдает предпочтение перед фирменной банкеткой Steinway. После репетиции стул с подкладками будет унесён в подсобку, откуда его извлекут на следующей репетиции или уже перед самим концертом и установят перед роялем.

Ещё минут 15 ушло на обсуждение с настройщиком Евгением Артамоновым (ежегодно приезжающим для настройки рояля Соколову из Москвы) чисто профессиональных деталей.

Маэстро садится за рояль и сразу начинает играть. Всё похоже на его манеру начинать концерт: без какой-либо «раскачки». Ему не надо времени, чтобы сосредоточиться, – он уже внутренне собран.

Было очень интересно слышать, как при повторных исполнениях одной и той же пьесы одно исполнение заметно отличается от сыгранного, допустим, час назад. Ни тени штампа, ни одного заученного пассажа – всё живёт, дышит. Очень редко неудачно сыгранный пассаж повторяется – и у таких мастеров бывают технические сбои на репетициях.

Иногда игра прерывается, Соколов с фонариком залезает под крышку рояля и что-то рассматривает там. Позже это выльется в замечания для Евгения Артамонова, который будет колдовать над инструментом, скорее всего, поздно вечером, когда всё затихнет. Мастер не просто настраивает рояль: он регулирует механику, добиваясь равномерности звучания регистров. И так во все дни репетиций. Последнее свидание настройщика с роялем состоится за час до начала концерта, когда рояль уже установлен на заранее выбранную точку. Для Соколова, при его трепетном отношении к роялю, все эти действия являются очень важной составляющей репетиционного процесса.

В этом году концерт состоялся не в апреле, как обычно, а 30 июня. Он был перенесён из-за простуды Григория Липмановича.

Ажиотаж вокруг концертов Соколова давно уже очень велик, но в этот раз градус взнервлённости публики превосходил все привычные масштабы: толпа не раз почти опрокидывала ограждение контролёров.

Григорий Соколов
Григорий Соколов

В первом отделении исполнялись сочинения Шуберта: Четыре экспромта, ор. 90 и Три пьесы, D. 946. Во втором отделении – соната Бетховена № 29 («Хаммерклавир») си-бемоль мажор, ор. 106.

Включение в программу Шуберта было ожидаемым. Год назад в своем интервью Соколов в ответ на вопрос, как он составляет программы своих концертов, заметил, что настанет время, когда он удивится, что так долго не играл Шуберта. Это время настало: вероятно, Соколов уже тогда задумал исполнять Шуберта в ближайшей программе.

Упомянутый в интервью некий мораторий на исполнение Шуберта вылился теперь в совершено иное его прочтение, нежели раньше. Да и «Хаммерклавир» очень сильно отличался от известной записи 29-й сонаты Бетховена 1975 года молодого Соколова. Вся программа прошла под знаком бóльшей экспрессивности и ухода от привычной для Соколова очевидной классичности и уравновешенности. Он, как мне показалось, особенно в Шуберте, вполне сознательно нарушал привычное плавное и гладкое течение музыкальной фразы. Она начиналась в одном ключе или настроении, а завершалась в другом. Начиналась фраза с одной интонацией, а завершалась уже с её видоизменением. Возникала своеобразная раздвоенность музыкального образа. Это производило впечатление некоторой калейдоскопичности, обогащающей общий смысл, и если можно так сказать, прихотливости или дробности общего рисунка. У меня это вызвало ассоциации с полотнами Филонова.

Шуберт заворожил слушателей, переполнивших Большой зал филармонии, волшебством звуковой пластики. Тишина в зале стояла напряжённая, почти мёртвая.

Очень интересным было исполнение бетховенского «Хаммерклавира». Запись 1975 года исполнена в рамках тенденций того времени, в большинстве случаев сглаживающих некоторые ритмические особенности бетховенских сонат. В той записи пианист добился звукового единства. Но в нём оказались затушёванными ритмические особенности этого текста. Исполняя «Хаммерклавир» сейчас, Соколов позволил себе раскрыть некую, если можно так выразиться, «рваность» текста. Он уходит от звукового симфонического единства, и большее значение придаёт красочной инструментовке, где каждый тембр индивидуализируется. Особенно это заметно в первых двух частях сонаты. Он погрузил слушателя в творческий процесс композитора, в то, как он проживал процесс во время сочинения этой сонаты, в то, что слышал Бетховен своим внутренним слухом. Мне кажется, что если бы он не был глухим, и контролировал то, что он сочинял, внешним, физическим слухом, мы бы не получили многие сочинения, признанные шедеврами позднего Бетховена. Его внутренний слух оказался более радикальным, более модернистским для его времени. В частности, такая «рваность» присутствует и в форме, и в гармониях, и в ритмике Девятой симфонии. Мало кто из дирижёров позволяет себе это исполнить. Они стараются собрать единую форму там, где её нет. Мне известна единственная запись, в которой дирижёр этого сделать не стремился, – это запись Отто Клемперера с лондонским оркестром «Филармония». Соколов исполнял не столько буквально написанный текст, а как бы слышимый внутренним слухом самого Бетховена. Он больше выделял верхний и убирал нижний голос. Главенствовала мелодия, бас как бы затушёвывался, и более действенным становился средний регистр. Некоторые критики на форумах расценили это как проблемы у пианиста с левой рукой. На самом же деле такая интерпретация, раздвинув звуковую акустическую перспективу, выявила многомерность музыкального материала, сделав его более объёмным.

Великолепно прозвучало Adagio sostenuto, исполненное практически как романтическое произведение – в нём ярко, как никогда для меня ранее, прослушивался будущий Шопен. Это, собственно, и объективно там есть: в современном музыкознании считается, что это Adagio sostenuto уже можно назвать романтическим сочинением, и Соколов в медленной части подчеркнул его прихотливость. Строго играть это Adagio sostenuto бессмысленно. Здесь музыка должна литься как белькантовая. Оно не четырёхголосное, как Бетховен излагал медленные части во многих своих фортепианных сонатах– в Аппассионате например, или во Второй сонате, где доминирует квартетное мышление. В третьей части «Хаммерклавира» больше вокального мышления. Соколов на концерте 30 июня это и выявил. Хотя Шопен, как известно, Бетховена не любил, но, тем не менее, он из него вырос. Во второй части Третьего фортепианного концерта Бетховена заложен почти весь Шопен. Но, как оказывается, не только в ней. В фуге Соколов заострил внимание на агогическом аспекте. Здесь время стало играть более заметную роль, чем в других частях сонаты, появилась ритмическая заострённость.

Откуда она у взялась у Бетховена? Дело в том, что он учился у Кристиана Готлиба Нефе, который обучал его композиции по трактату Карла Филиппа Эммануила Баха «Опыт правильного способа игры на клавире», в котором автор очень большое значение придавал агогике. И сам Бетховен учил учеников по этому трактату. Сейчас агогике придаётся мало значения. У Баха она необходима (как без нее играть на клавесине!), а у Бетховена вроде бы лишняя. Долго считалось, что всё должно быть сыграно ритмически ровно. В течение последних десятилетий большинство исполнителей Бетховена выравнивали, превратили исполнение его отнюдь не размеренной музыки в езду по гладкому асфальту.

На самом деле это насильственное сглаживание совершенно неверно. И в фуге «Хаммерклавира» Соколов выявил это характерное слышание. На самом деле Бетховен здесь весьма заострённый. На репетиции я спросил Соколова об этой услышанной мною «рваности» музыкальной ткани – откуда она? Он ответил: «А так у Бетховена в нотах написано!»

Григорий Соколов всегда щедр на бисы, не отличавшиеся на этот раз разнообразием авторов. Первыми пятью бисами были блистательно сыгранные пьесы из сборника Жана Филиппа Рамо «Новая сюита для клавесина» соль мажор. Завершился клавирабенд традиционно тихой нотой – безупречно исполненным Интермеццо си-бемоль минор ор. 117 № 2 Иоганнеса Брамса, которое истаяло в тончайшем пианиссимо, погрузившим зал на несколько секунд в полную тишину, взорвавшуюся громовой долгой овацией.

Как всегда, после концерта к Соколову в фойе артистической выстроилась огромная очередь слушателей и собирателей автографов. В этой огромной толпе я успел разглядеть старейшего петербургского музыковеда Михаила Бялика, ныне живущего в Германии, певицу Нелли Ли, победителей конкурса им. П. И. Чайковского скрипача Сергея Стадлера и пианиста Мирослава Култышева.

Владимир ОЙВИН, Новости музыки NEWSmuz.com

25/07/2011 - 13:07   Classic   Концерты
Стремительно пролетел год, насыщенный, спасибо Московской филармонии, многими интересными музыкальными событиями. Но для многих московских меломанов одним из центральных событий сезона по-прежнему остается ежегодный Klavirabend Григория Соколова в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии.
Не стал исключением и нынешний сезон. А этот концерт Соколова показался мне особенно удачным в их череде последних лет. Никаких сенсаций – просто спокойное, абсолютно несуетное, выпадающее из времени, совершенное сияние Музыки под пальцами великого пианиста, не постесняюсь этого затертого, и порой девальвированного эпитета.
Григорий Соколов
Григорий Соколов

Григорий Соколов (ф-но). СПб, Большой зал филармонии. Программа: И.С. Бах – Итальянский концерт, BWV 971; Увертюра во французском стиле, BWV 831;Р. Шуман – Юмореска си-бемоль мажор, Ор.20;Четыре пьесы: Скерцо, Жига, Романс и Фугетта, Ор. 32; Бисы: Ж.-Ф. Рамо – «Перекличка птиц»; «Тамбурин» из Второй тетради, «Дикари» из Третьей тетради пьес для клавесина; И. Брамс – Каприччо, Ор. 116 №7;Интермеццо, Ор.116 №2; Ф. Шопен – Мазурка ля минор, Ор. 68 №2.

Концерт состоял из монографических отделений. Первое было отдано Иоганну Себастьяну Баху, второе – Роберту Шуману. Бах, как всегда, был исполнен очень сосредоточенно, линеарно и графично. Соколов играл его так, как будто эстрада и зал находятся в разных измерениях и зал никоим образом не влияет на его интерпретацию. Это своеобразный парадокс. С одной стороны, Соколов не записывается в студии и дает только живые концерты, и в каждом новом зале с новой публикой одно и то же сочинение звучит по-иному. С другой – он играет не для зала – в нем может сидеть один слушатель, и даже не для себя – для вечности. И неважно, запишет кто-то в зале это исполнение или оно канет в небытие, все равно оно служит вечности, оставаясь в памяти слушателей и становясь легендой. Соколов в своем творчестве демонстрирует абсолютную внутреннюю свободу и независимость от любого мнения, кроме собственного.

«Итальянский концерт» и особенно «Французская увертюра», как привычнее ее называть вместо официального названия в программке, были исполнены совершенно. И, как обычно в последние годы, практически без пауз между частями, даже между стремительным Паспье и монументальной Сарабандой. Была только мгновенная пауза после неё. Весь Бах в концерте прозвучал именно фортепианно, без попыток имитировать клавесин. Была даже минимальная, очень скупая, тактичная педаль. Но все прозвучало абсолютно четко артикулировано и прозрачно. Ни одной перегруженной ноты. Бах прозвучал на широком живом дыхании. Чувство меры ни разу не изменило Соколову, как в динамике, так и в необходимом абсолютно живом rubato. Как, впрочем, и на протяжении всей программы концерта.

Кульминацией Klavirabend'a Григория Соколова стало исполнение «Юморески» Шумана. Это сочинение довольно редко исполняют на концертной эстраде, как, впрочем, и Третью фортепианную сонату Шумана, входившую в программу прошлогоднего Klavirabend'a, в виду сложности его формы – надо связать воедино весьма отличные друг от друга музыкальные зарисовки Шумана. Не менее, если не более сложной, чем выстраивание формы задачей, является воплощение музыкально-эмоционального строя «Юморески». В своей интерпретации Соколов использовал обильное разнообразие пианистических красок. Он применил точно выверенные темповые решения и употребление педали, продемонстрировал владение неисчислимым количеством штрихов. Не было ни единого чрезмерного forte. В то же время Соколов продемонстрировал нам такое разнообразие оттенков piano, которое, казалось бы, выходит за пределы возможностей рояля как такового. Но ему это удается. Каким способом – непонятно. Великолепно был исполнен «Романс». Достойным завершением основной программы стала мистическая «Фугетта», заключающая «Четыре пьесы» Шумана. Даже трудно выбрать лучшую.

Шесть бисов, каждый из которых стал подлинным шедевром, составили практически третье отделение. Особо удалась ля минорная Мазурка, Ор. 68 №2 Шопена – с первых её звуков зал оцепенел, повисла мертвая тишина – ни один человек не шуршал программкой.

Вообще в этот раз даже публика вела себя по-особому. Обычно после исполнения бисовых пьес аплодисменты начинаются, когда еще не перестает звучать последний аккорд, а часть слушателей уже бежит за пальто. На рецензируемом же концерте пауза повисала между окончанием каждой пьесы и аплодисментами. Волшебство длилось еще несколько мгновений. Мало кто ушел из зала, пока не стало ясно, что бисов больше не будет. Все эти пьесы ранее неоднократно исполнялись Соколовым, но каждый раз он находит для них новые краски.

В Интернете вывешены пиратские записи этой программы, сделанные в нынешнем сезоне на концертах в нескольких городах Европы, в частности в Штутгарте и Лейдене. Я несколько раз прослушал как эти записи, так и запись концерта в Петербурге. Каждая из них отлична от других. Соколов не штампует готовые решения, а каждый раз созидает особый музыкальный мир, который зависит от множества обстоятельств. Слушая записи, я вспомнил позапрошлый сезон, когда Соколов в Петербурге дал 12 и 14 апреля 2009 года два сольных концерта с одинаковой программой (редчайший случай) – в Большом и Малом залах филармонии с перерывом в один день. Это были два разных концерта.

Григорий Соколов

Не сомневаюсь, что были в зале слушатели, которые воспринимают совершенство Григория Соколова как некую остановку в его творчестве. На самом же деле именно совершенство музицирования Григория Соколова властно изымает нас из суеты повседневности, ощутимо поднимая над ней, и расширяет пространство нашей духовной свободы. У некоторых слушателей это вызывает приступы боязни высоты и открытых пространств. Но это их проблемы – они, как мне кажется, не могут вырваться из порочной гонки по кругу за новым, забывая, что не всё новое обязательно хорошо, что «есть ценностей незыблемая скала над скучными ошибками веков». Так возблагодарим же судьбу, которая позволяет нам хотя бы раз в год в живую слышать великого пианиста современности Григория Соколова!

Владимир ОЙВИН, журнал «Музыкальная Жизнь», №6, 2011
Фото - Владимир ПОСТНОВ