Виолончелист Нарек Ахназарян выступил в Воронеже в рамках Второго Платоновского фестиваля искусств 16 июня вместе с Молодежным симфоническим оркестром под руководством Юрия Андросова.

Перед выходом на сцену виолончелист мирового класса рассказал журналистам, что для него значит конкурс Чайковского и русская душа, чему его научили Мстислав Ростропович и его собственный отец-скрипач.

Нарек Ахназарян в Воронеже

- Я приятно удивлен уровнем фестиваля, - начал виолончелист. - Рад, что в Воронеже удалось организовать фестиваль мирового уровня, рад быть его участником.

- Как подбирали вашу программу для выступления в Воронежа?

- «Песнь Менестреля» Глазунова будет моим дебютом. Это дань русской культуре и русской душе, которую я обожаю, которой я пропитался за 12 лет жизни в России, надеюсь. Основной же критерий отбора - играть неизбитую программу, то, что нечасто исполняется. И в России, и в Воронеже концерт Элгара довольно редко играется. Это один из моих самых любимых концертов - он посвящен жертвам Первой мировой войны, был создан под впечатлением и в ужасе от последствий войны.

- Играете сегодня с Воронежским молодежным оркестром. Каково впечатление от него?

- Насколько я понимаю, он не целиком молодежный, он смешан с наставниками. Это замечательно, когда опыт с молодостью сочетаются. Замечательный оркестр - высокий уровень музыкантов, чувствуется желание играть и есть огонек в глазах. Это настраивает на положительный лад.

- Нарек, в 2011 вы стали обладателем премии Чайковского. Какие она раскрыла перед вами горизонты?

- В первую очередь она мне дала отсутствие смысла участвовать в каких-то других конкурсах. До того как поехать на конкурс, я объяснял другу немузыканту, что конкурс Чайковского для нас как олимпиада для спортсменов, особенно для виолончелистов, потому что у нас аналогичных состязаний нет. Для скрипачей есть конкурс Елизаветы в Брюсселе. Конечно, он раскрыл очень много дверей, я заключил контракты с двумя ведущими менеджментами в мире: «Интермьюзик артист менеджмент» в Лондоне и «Опус-3» в Нью-Йорке. Плюс выступления со многими выдающимися оркестрами и дирижерами: Оркестр Ла-Скала, Лондонский симфонический, Чикагский симфонический, оркестр Мариинского театра под управлением Маэстро Гергиева.

- Каков нынешний статус конкурса Чайковского в мировом табеле о рангах?

- Конкурс Чайковского на протяжении последних 20 лет в статусе упал из-за дележки, нечестности, плохой организации. Но с приходом Гергиева все изменилось. Он привлек спонсоров, сделал мировую интернет-трансляцию, привлек лучших и самых авторитетных музыкантов мира. Виолончельное жюри в 2011 году - Марио Брунелло, Давид Герингас, Кшиштоф Пендерецкий, это такие авторитеты, которые не рискнули бы своими именами... И у них студенты не участвовали там. Конкурс взлетел в статусе. Я горд, что стал одним из первых победителей обновленного честного конкурса Чайковского.

- Как у вас складываются отношения с современными композиторами?

- Я заинтересован в новой музыке. Надеюсь, хоть на сотую долю привнести в виолончельный репертуар того, что привнес Мстислав Леопольдович Ростропович, убедив Шостаковича написать концерт, Прокофьева, Бриттена и всех, всех, всех. Но безусловно, я стараюсь балансировать между классическим репертуаром и современным. В ноябре в Сан-Пауло буду играть новый концерт, написанный известным композитором Лерой Ойрбах, она написала симфонию для виолончели с оркестром. Буду играть Дидье в Роттердаме с маэстро Гергиевым, это сложный редко исполняемый концерт. ...Я бы не сужал круг интересов виолончелиста к квинтету Шуберта, но безусловно, это одно из самых трогательных и выдающихся произведений. И когда его заканчиваешь играть, это далеко нелегкое произведение, есть желание перевернуть страницы и начать заново. Это фантастическое ощущение.

- Нарек, вы сразу полюбили свой инструмент?

- В 6 лет меня отдали на виолончель, я не был в восторге от того, чтобы по несколько часов в день заниматься гаммами вместо того, чтобы играть в футбол. Но когда мне было 11, и моя мама все бросила, она была профессором ереванской консерватории, и приехала со мной в Москву, тогда я понял, что это судьба и дороги назад нет. Отец у меня скрипач. И я считаю, что в моей игре много чего от скрипичного мышления, которое мне передалось от отца. Мои родители - главные учителя. Я рад, что у меня в голове и в душе есть микс виолончельного и скрипичного мышления. Виолончель - более массивный, серьезный инструмент, скрипка - более легковесна и мышление ее более легкое. И я не мыслю тяжело на виолончели, есть некая легкость мышления.

- Что вам дали мастер-классы Ростроповича?

- Могу похвастаться, что Мстислав Леопольдович меня любил и часто сам изъявлял желание меня послушать и позаниматься. Они дали огромный багаж знаний, эмоций, впечатлений, потому что он умел найти подход к каждому человеку и музыканту - и человеческий и музыкальный подход. Это огромный багаж.

- К вам он как нашел подход?

- Я в детстве был по-армянски задорный, самоуверенный мальчик. И его главный подход в том, что он с самого начала меня осадил по-отечески. Я помню, когда начал ему играть одно произведение, он не обратил внимания на мою игру, и начал меня расспрашивать, что здесь в фортепьянной партии. Но я настолько в 12 лет был увлечен собой, что понятия не имел, что там в фортепьянной партии. И он сказал: урок окончен, через неделю ты мне должен сыграть фортепьянную партию. Я был в полном ужасе, потому что там сложнейшая фортепианная партия, а я на фортепьяно не очень хорошо играю. Конечно, я ему не сыграл фортепьянную партию, но уже знал ее наизусть. Это был весь смысл урока. Мораль басни такова - он привил мне чувство, что надо не играть только свою партию, а надо играть всю музыку в целом. Если играть с оркестром, должен быть диалог.