Мы беседуем с Петром Николаевичем так, как только можно беседовать с Петром Николаевичем. А это означает непрерывный интереснейший монолог Мамонова, рассуждения и раздумия. С коротким вкраплениями уточняющих вопросов.

- В Вашем возрасте уже можно задавать вопрос, как рождаются песни.

- Дух творит себе форму. Как только начинаешь делать что-то с Божьей помощью, сразу такие штуковины получаются… Сам удивляешься. Слава Богу, я уже вырос. А когда-то – сидишь в метро, качаешься, записываешь что-то в блокнотик – поэт!

- Остались стихи эти, записанные в метро?

- Остались. Штук десять за десять лет писания. То, что стихи. Песни, они все на злобу дня были написаны. Культовые, ага. Песни как поются? Делюсь с вами, чем могу. Может, кому-нибудь поможет. Потому что Бог дал талант облекать мысли в какие-то формы. И никакой позы нет – как стоит кто-то, вещает.

- Песни у Вас – о любви?

- Нет, песни – о том, как у меня сейчас в душе. Почему о любви? Я так не умею. Я так устроен. Я адекватный. Если я буду звать «за новый поворот» какой-то, то это не мое. Я могу показать, как у меня все происходит. Я все понимаю, я такой умный – а делаю все строго наоборот. Почему? Я вам спою просто про это, и никуда не буду звать. Потому что у меня вот так. Сейчас. Все будем делать вместе, потому что мы все вместе. Но как? То хватает сил, а то их нет…

И прямо с утра начинаешь, бежишь. И сигаретку возьмешь, или чего покрепче. Уговорил в минуту! А ухо открыто. Давай еще по чуть-чуть, вечер придет, а там посмотрим… А потом удивляешься: ты же был таким, как вчера, ты читал, думал, хотел, тебе 55 лет, а не 15. Где ты, парень? Значит – здесь (показывает вниз). Ну, хоть понять это…

Ну, и песни такие – как жизнь, как мысли. Как я живу, как ты живешь. То день так, то день эдак. То день не поймешь, то день все ясно. Мы же люди нормальные, умные.

Кто первый был в раю? Разбойник, который добра не сделал ни капли, но который сказал: «Верю тебе, Господи! Помяни меня во Царствие Твоем, по делам своим достойно получаю». Смирился он, что его на крест вешают по делам его. И поверил в Бога. И первый оказался в раю – не ставя свечки, не ходя в храм тридцать лет, не подавая записочки за здравие и за упокой. У него сердце повернулось, все без остатка.

А то есть еще такая фишка: «В душе я верю в Бога». Чего, в какой такой душе? Давай тогда, делай все достойно. Или скажи – все, я слаб. Или скажи – все, это не мое, уйдите от меня.

- Зачем Христос, как идеальный человек, вообще что-то говорил, а не молчал?

- Любовь. Смерть, воплощение, крест – это все любовь. И у меня были моменты, когда я был обезоружен любовью. Бросал кайфы, все – обезоружен любовью. Не мог иначе, как идти навстречу ей. Но это надо беречь и хранить, а я не сберег. В этом смысле – упал.

- Любовь требует словесного выражения?

- Жертвы требует. Вспомните, когда впервые полюбили девушку. В тот же день – забыли о себе. Вот, что такое любишь. Когда ни страха, ни забот. Одна забота – угодить любимому существу. И так каждый мелкий поступок: на пол бросил, или Богу отдал. Мелочей нет. А этот (показывает рога), которому шесть тысяч лет, все шепчет. Ну давай немножко пивка, давай еще. Он ничего нового не выдумал. Одно и то же: пивко, это, это, это. Туда-сюда… Уныние, тоска. А у Бога как что ни появись, так новое стихотворение, новая песня. Прекрасное, новое, не было такого. А это все было… И надо побольше сюда (показывает вверх), и поменьше туда (показывает вниз).

- Это не означает, что Вы хотите каяться за прошлые песни?

- Почему каяться? На тот момент я делал все «of the Best». Пока мне не понравится, я все доделываю от и до. «Шоколадный Пушкин» продолжительностью 45 минут я два года делал. Не нравилось мне. И так и выпустил, что мне не очень нравилось. А сейчас слушаю его – кайф. Красота такая, небрежность… Хорошо. Никаких понтов там нет, никакого гонора.

Страшно, когда возникают паузы. Когда молчание, и делаешь шаг вперед, а три шага назад.

- Хочется уехать из большого мира в деревню, встать на травку и вздохнуть?

- Да не тот мир, где люди. А мир Божий. Хотя, все храм Божий. Мы только Ему не подходим. Мы все жалуемся на войны, а сами их устраиваем. Мы злимся друг на друга, мы говорим: «Я главный, а не ты, козел! Нет, я главный». Бог смотрит на это, и думает: «Ой-ей-ей!» Сотни тысяч людей прошли этим путем, а мы ничего не знаем, как путаники. У нас голова, как у головастиков.

Я знаю Москву, я тут вырос, я нутряной, я отсюда. У меня тут и предки, и все. Поэтому я с такой уверенностью и заявляю. Я чувствую очень хорошо, что тут происходит. Когда приезжаю, по Тверской прохожусь – кайф, конечно. Люди другие, все другое…

- Что будет на 55-летии?

- Да мне сказали, давайте сделаем – 55 лет, и концерт сделаем. Я совсем не вижу, какой я. Ужасный, наверное. А хочется быть получше. Что касается юбилейных дисков, то меня позвали, и я пришел. Как умею, так спою. Подрыгаю ножками. Может, повеселю вас. Весь я ваш. Так получилось.

Представьте, живу я в деревне три месяца зимой. И работа у меня там есть физическая, и стихи я пишу, искрюсь иногда так, заливаюсь. Останавливаюсь потом. Обожди, а что потом? Может, услышит кто-нибудь, станет полегче кому-то. А от меня это только отнимает. То, что удалось набрать, тут же от меня отнимают, и сам я отдаю. Работа такая, ничего себе не удается накопить. Только собрался, три месяца в молчании, подкопил… И подсекают будто. Так устроен. Значит, на своем месте, свое дело делаю. Стараюсь, как лучше.

О юбилейных датах я не думаю. Умирать завтра! Вон, я чуть не втюрился в дерево на машине. И не в первый раз. Вот она, смерть, она рядом всегда. И не в понедельник, не завтра, а вот она. Все, что приходило в голову – все вам отдавал. Со школьных лет, анекдотик кто рассказывает? Мамон. Родился таким.

Есть очень хорошая история, когда ослица входила в Иерусалим, и везла Бога, слышала крики: «Осанна!» и считала, что это ей кричат. Так и актеры. Думаем мы, что это нам хлопают. Обман это. Ворочаешься ночью, а тебе не спится, и не получается ничего. А бывает, наступит день, и в один день – два альбома запишешь. А бывает, два года – и ни одна нота не получается.

То, что я делаю – это какие-то пятнышки. Хочу рассказать. Вот день был отличный – а напишу-ка я об этом песню. Я яму выкопал, залил водой, и по утрам стою в ней. Льдинки плавают, а я стою. Потом прыг, и кофейку выпил. Хорошо.

Получайте музыкальные новости первыми в Telegram!

Может, я кого-нибудь обижу, но не может же какая-нибудь газета называться «Берлинский Гитлерюгенд». Невозможно, да? А почему-то «Московский Комсомолец» - нормально, на слуху у нас. Я не к людям, которые там работают, а про название. Я-то сам работал когда-то в журнале «Пионер». Первый, вот и все. За пустячками, за внешним – глядишь, и сам такой стал через 10 лет. Вот за этим как бы уследить…

Выхожу на сцену, как я есть. Бывает, слабость нахлынет, а я думаю: «Чего мне врать-то? Выйду, какой есть». Слабый вышел, потом вдруг что-то пошло, ножкой дрыгнул – понравилось. Квакнул, закукарекал – глянь, в конце аплодисменты и довольны все. Главное – себя не пялить. Это агрессия.

Вера – такая вещь. А на что еще опираться? На интеллект, на исторический опыт? На что опираться по-настоящему, не на этот день? Больше не на чего. Все может подломиться, кроме этого.

- Что делать?

- Беспечность – очень страшная болезнь. Надо всегда быть настороже. Тут же – напился, кого-то осудил… Ямы, ямы, ямы… И понимаешь, и знаешь про них. Тысячу раз был, а снова в них попал. Подвижник – это от слова движение. А в какую сторону – каждый о себе знает.

- Будут музыканты с вами играть? Вы кого-нибудь в деревню привозите порепетировать?

- С музыкантами сложно. Я настолько уже «не музыку» играю. А круг друзей-соратников всегда есть. Даже если он не проявился в какой-то конкретной фамилии. Ну какие музыканты, когда на части рвет? С собой бы справиться. Группа – это такой организм, надо всех уравнивать. А я просто давил всех. Говорил, что все знаю. И остался один.

Но может, оно и лучше, чем одно и то же вчетвером петь? Кто знает? Но лучше, когда вчетвером, и все время новое.

- Было бы интересно поиграть с джазовыми музыкантами?

- Да нет. Я начинаю петь, когда уже невозможно. Когда прорывает оболочку, и все. Можно сравнить с хождением в туалет, когда нельзя уже терпеть. Да я не думаю, что там будет через 10 лет, когда сил будет поменьше. Я не хочу строить свою жизнь по принципу ремесла, которым я обладаю. Не знаю, чего будет.

Все уже написано. Пока не достиг чистоты – о чем можно говорить? Физической чистоты – не пить, не курить. Телесной. Пока этого нет, не надо говорить о духовных путях. В моем случае – нет такого. То так, то эдак. Не получается встать на твердую почву.

Какой вы сами, так вы и выглядите. От того, что внутри - такая и походка, и все. А уж произведения – такие будут точно. Когда я пил-гулял, я и орал «Бутылка водки», со слюной. Такой я был.

- Из старых песен есть такие, которые выражают Ваше нынешнее состояние?

- У меня никогда не получалось писать тексты. Всегда все я играл. И все зависело от моего состояния личности, когда я писал песни. А то состояние личности меня не устраивает сейчас на 100%. Поэтому любимых песен из той жизни у меня нет ни одной. Для меня это не песни – это моя жизнь в том состоянии. Я не могу оценивать это как вы, ставя диск и слушая. Для меня – это жизнь моя тогда. И я не хочу туда.

Есть профессиональный взгляд. Какие-то песни кажутся удачными, какие-то – нет. А чтобы тащило – нет. Тащит меня «Электро Т», там утробные звуки и я спокойно это слушаю. Потому что ни прибавил, ни убавил – и мне спокойно за них. Потом пошли «Зелененький» и «Мыши». Сейчас делаем «Сказки братьев Гримм» с видеоприбамбасами. Рассказывать не буду. Осенью увидим.

- Почему Вы решили отпустить усы?

- Потому что зубы видны. А усы закрывают. Я вставил челюсть, а она не моя – не чувствую ее. Имплантанты в мозг вгрызаются. Я ее и вытащил пока. Конечно, говорить сложно. А потом будут говорить: «Петр Николаич такой неповторимый шарм имеет. Как он добился такого пришептывания?» Да что мне? Я вот думаю, как мне Боженька дал бы жизни побольше. А то нам дает Он жизни, а мы тратим и тратим напрасно…

- Это движение по кругу?

- Лишь бы двигаться, а Господь управит. Не волнуйтесь. Он увидит ваши старания, мои старания. Надо людям послужить. Если вы на своем месте – это правильно. А если вы по призванию плотник, а играете на сцене – зачем? Лучше быть хорошим плотником.

Ну, смотри на меня. Ну что я за человек? Мне пиво надо, без пива мне скучно.

- Можно ли определить свое предназначение?

- На это иногда вся жизнь уходит. Вон Астафьев, замечательный русский писатель, до 48 лет был шахтером. В 48 лет он стал писать, и таким русским языком… И как взрыв бомбы был. А японцы такую традицию чтут из древности. Как достиг чего-то в своей профессии, так меняешь ее. Был театроведом, стал шофером.

А нам приходится каждый день жить, добывать что-то. Только не надо прилагать к этому сердце. Тогда будет хорошо. А сердце прилагать надо туда (показывает вверх). И будем там ответствовать. Дар – это всегда сверху. Бывают периоды, когда делать совсем нечего. Ничего не пишется, интернет уже вот где (показывает палец к горлу), труба вокруг. И сердце пустое. Надейся и жди. Сиди и жди. Не пей, не лови кайфы. Все придет.

И только тоска. И вроде есть у меня девочка-мальчик, и вроде все есть. А мне мало. И мало мне работы, и мало мне денег, - тоска. Всех казино – мало мне, мало. Только когда Бог придет и скажет: «Заслужил, заработал за свои труды», - тогда уже вздохнешь. Мы же счастливые люди. Бог создал мир ради любви. Мы рождены без злости. Но любви к ближнему никакой нет, пока чистым не станешь. Брось пить, курить, целомудренность соблюдай. А там – увидишь.

Что, у вас не бывает так, когда встанешь утром, и все радостно без причины? Бывает и наоборот. Каждый знает в себе все, от и до. Дураков нет. У нас беспечность, пока там оно все сложится, – а пока пусть будет как будет. Так и живем.

Гуру КЕН, NEWSmusic.ru
Фото - Светлана МАЛЬЦЕВА, NEWSmusic.ru

25 апреля, Театр Эстрады, 19.00.