Если классик английской режиссуры предпочёл классическую версию «Лючии», то феминистка-дебютантка адаптировала «Саломею» в современность, но это далеко не самая главная ее проблема. От первой оперы Штрауса и Оскара Уайльда осталось, увы, только название, трактовка образа главной героини доведена до абсурда, но об этом - о чуть позднее.

А пока – «Лючия…», в которой бережно сохранена глубина и достоверность изначального материала, и с которой - много лет назад - началась моя непреходящая любовь к опере.

Замок Ламмермур - холодное, неуютное и обветшалое место, о процветающем прошлом благополучии и богатстве которого напоминают разве только семейные портреты. Классический пример, как может быть «обрамлены», без искажений и деконструкции, без излишеств и нагромождений, великолепный текст Уолтера Скотта и музыка Доницетти (дизайн сцены Чарльз Эдвардс, костюмы Брижитт Рейффенстуэль и свет Адама Сильверман).

Уже в прелюдии, когда рожки и литавры создают атмосферу жуткой меланхолии, рассказ о невинной, уязвимой девушке, оказавшейся в ловушке между двумя враждующими семьями, передается с волнующим, психологическим и эмоциональным разнообразием и утонченной театральностью.

Здесь ничто не отвлекает от музыки, созданной вдохновением и талантом Доницетти - столь выразительной, со столь красноречивыми ариями Лючии, вдохновенными дуэтами, с хором, который блестяще управляется. Таинственная стеклянная гармоника провела грань между сознанием Лючии и ее помешательством.

Дирижер Стюарт Стратфорд с первой же секунды словно бросил вызов музыкантам и певцам, и те приняли его с дерзостью, от действия к действию наращивая эмоциональный накал, доведя его до кульминации и затем, не сбавляя напряжения, до последнего звука.

Утонченное, чувствительное сопрано Сары Тайнан восхищает, как и созданный ее образ одинокой юной девушки, вчера еще игравшей в куклы, потерявшей мать и оказавшейся один на один в мире мужчин, преследующих свои корыстные интересы. Ее возлюбленный Эдгардо - мексиканский тенор Елеазар Родригес, вложившей столько искренней боли в свой вопрос: «Ты подписала это?», поет с элегантностью, безусловно соблюдая чистоту линий и технически верно.

Елеазар Родригес и Сара Тайнан

Майкл Колвин в роли лорда Артура, Элган Томаса, как Норманно, Клайв Бэйли – Раймондо и баритон Лестер Линч как Энрико – каждый из них достиг своей вершины в этом первом представлении «Лючии». Это был праздник бельканто, зрители которого испытали наслаждение и благодарность к людям, которые смогли так утонченно, деликатно распорядиться великолепной музыкой и текстом.

Совсем другие чувства, от глубокого раздражения до обиды за надругательство, остались после просмотра эмансипированно-феминистской, безвкусной, перегруженной ничтожными и ненужными деталями «Лючии ди Ламмермур» Королевской оперы режиссера Кэти Митчелл. Кстати, по части безвкусицы Адена Джакобс со своей «Саломей» могла бы вполне соперничать с Кэти Митчелл, хотя с феминисткой точки зрения характер Саломеи серьезно проблематичен.

Эллисон Кук (Саломея)

В опере Ричарда Штрауса, основанной на пьесе Оскара Уайльда, она - сложная фигура, прототип роковой женщины, чья трагическую страсть и роковая неудержимость в результате пробуждает истинное чувство любви. Что же за «Саломея» получилась в постановке австралийского режиссеры Адена Джейкобс? И кто – ее Саломея?

Сцена затемнена, видны слегка освещенные фигуры, в аквариуме над их головами погружена в воду женская фигура, которая иногда в ночном клуба (читайте, в банкетном зале Ирода) Нарработ (Стюарт Джексон) превозносит красоту Саломеи, экзальтированной длинноногой девицы с выбеленными волосами (Эллисон Кук), ее мать (Клэр Пресланд) предсказывает, что сегодня вечером случится ужасное.

Саломея использует свои привилегии, чтобы получить доступ к заключенному в тюрьму Иоанну Крестителю, чей голос доносится откуда-то издалека. Затем мы видим его самого - полуобнаженный баптист Иоканаан, освещенный неоновыми лампами, только в набедренной повязке и в… розовых туфлях на высоких каблуках, лежит.

Дэвид Соара (Иоканаан)

Деталь, по замыслу режиссера, говорящая сама за себя: таким образом нам дают понять, что женский пол пророка не интересует, и все попытки Саломеи заранее обречены на неудачи. Как я понимаю, в силу его сексуальной ориентации? То есть читайте, пророческой деятельности.

Да, на лице у Иоканаана – устройство наподобие намордника, а на самом деле – это камера, которая снимает и тут же проецирует его говорящий-поющий рот, который и становится предметом невероятного возбуждения Саломеи: «Это твой рот, которого я хочу, Иоканаан!». Не стоит удивляться, если вы не найдете этой фразы в оригинале, опера исполняется на английском, и в Английской Национальной опере допускается свободный перевод.

Далее - истерически-нервный сумасшедший Ирод в расшитой зразами куртке Санта Клауса, надетой на трусы, прыгающий в луже крови и поскальзывающийся на пропитанной кровью сцене; отрешённая Иродиада. Декорации минимальны, но кто и как может объяснить появление гигантских размеров безголового розово-бархатного пони, которого потрошат здесь же на сцене? К счастью, из распоротого живота его вываливаются не кишки, а разноцветные гирлянды цветов (дизайнер Марп Ховелл). Неуклюжий, бездарный танец (хореограф Мелани Лэйн) в исполнении четверых женщин-танцовщиц в шортах боксера завершают этот театр абсурда.

«Саломея»

Мастурбирующей на сцене Саломее Адены Джакобс не повезло, сомнения в ее ментальной адекватности, впрочем, как и всего семейства, появились с самого начала, поэтому никакого развития характера не было, происходящее на сцене входило в противоречие с текстами Уайльда: мы слышали одно, а видели совсем другое.

В музыкальном отношении – все более-менее приемлемо. Легкий, девичий сопрано Алисон Кук привлекает внимание, но шоу все-таки принадлежит двум мужским голосам - Майклу Колвину, исполнившего роль Ирода, и не идущему на компромиссы, стойкому, непоколебимому Иоканаану Дэвида Соара. Дирижировал оркестром Мартин Браббинс.

В предисловии к «Саломее» художественный руководитель Английской Национальной оперы театра Дэниел Крамер написал, что в этом сезоне серия из девяти опер предполагает проанализировать и исследовать патриархальные отношения и роль мужественности в нашем обществе. Он также выразил надежду, что эти оперы спровоцируют споры и дискуссии, которые помогут найти баланс между мужским и женским…

Он отчасти прав – тема для дискуссий определённо существует. В том числе, и по поводу этих двух, таких разных, но объединённых одной страшной концовкой операх.

Людмила ЯБЛОКОВА
Фото: Alastair Muir и Tristan Kenton (Lucia in white dress); Catherine Ashmore и Tristan Kenton (Salomé)