Костин: Дорогой Женя, ты находишься в проекте «Личные связи». Здесь присутствуют только люди, которых я люблю. Мы с тобой знакомы уже очень много лет. Я помню, что ты мне когда-то подарил диск, на котором написал очень тёплые и ласковые слова, которые я до сих пор не могу понять, как трактовать: «Самому симпатичному бюрократу из всех бюрократов». Ты меня действительно считаешь бюрократом?

Евгений Маргулис

Маргулис: Ну, конечно. Конечно, бюрократ. Скажем, в бою я тебя вижу в первый раз, как человека, который берёт интервью у звезды. До этого ты же всё время занимался какими-то там начальственными делами – то создавал радиостанцию, то делал какой-то холдинг, то проводил какие-то фестивали. В виде говорящей головы я тебя не видел ни разу. Опять же, возвращаясь к началу твоей передачи, где ты рассказывал о любви ко мне, и прочее, прочее. Я хочу сказать, если бы не ты, я бы нифига бы не пошёл на передачу, потому что – ну, все вопросы одинаковые. А так как ты мой близкий друг и вдобавок ещё и сосед, то, не дай бог, тебе откажу – это же будет столько напряга с соседней улицы.

Костин: Ну, прости, проблем не избежать, поэтому тебе со мной легко.

Маргулис: Поэтому мы с тобой локально ещё дружны.

Маргулис о прививке: «Но что меня страшно раздражает, так это то, что я пока не могу выпивать с друзьями. Хотя я же всё-таки из медицинской среды, я обзвонил профессуру свою знакомую, они мне разрешили».

Костин: Давай начнём с самой главной темы. Вот эта неприятная история, связанная с пандемией, эпидемией, ковидом и прочим. Ты, как человек авторитетный, наверное, людям будет интересно узнать – ты вообще привился, как ты относишься к этой ситуации, к прививкам?

Маргулис: Ну, я переболел – раз. И, невзирая на количество антител, всё-таки привился, потому что мне приходится перемещаться по разным весям. И сейчас я попробую найти аналог этого слова… Я замучился сдавать ПЦР. Здоровье – оно дороже. Здоровье дороже. И, опять же, почему я доверяю нашей вакцине. Потому что, ну вспомни себя молодым. Отметина Пирке же есть у каждого человека.

Костин: Мне пока рано, я пока ещё молодой.

Маргулис: А, да, я забыл. Тьфу на тебя.

Костин: Спасибо.

Маргулис: Поэтому я всё это сделал. Из побочек – то, что меня страшно раздражает, так это то, что я пока не могу выпивать с друзьями. Хотя, я же всё-таки из медицинской среды, я обзвонил профессуру свою знакомую, они мне разрешили.

Костин: Ну, ты прямо на эту тему обзванивал?

Маргулис: Ну, конечно.

Костин: Это круто.

Маргулис: Конечно. Знаешь, как в старом анекдоте про грузина, который приходит от врача, а ему: «Ну, как ты?» Он говорит: «Понимаешь, запретили всё – жирное, выпивать, к женщинам ходить». – «И как ты будешь дальше?» – «Я дал 50 рублей, мне разрешили». Вот, мне разрешили, и я вчера позволил себе стольник со своим другом Чижом.

О книге про квартирник, ее нестандартном формате

Костин: Кстати, о друзьях. У тебя сколько человек, сколько народу нашего рок-н-рольного, и не рок-н-рольного побывало в квартирнике?

Маргулис: Я толком не считал, но мне кажется, уже выпусков 200. А гостями были очень много народу, потому что музыканты притаскивают своих друзей-музыкантов. Мы отметили, на самом деле, только первый стольник программы, как сто выпусков сняли, и перестали считать.

Костин: Вообще, вот интересная тема, вот ты мне тогда подарил эту книгу. Ну, очень так интересно, всё это любопытно читать. Понятно, что здесь нельзя послушать…

Маргулис: Ты знаешь, что там есть QR-коды, которые стали теперь популярны…

Костин: Ты меня прямо сейчас напугал, да.

Маргулис: И там есть ссылочки, по-моему, на YouTube…

Костин: На эти программы.

Маргулис: На не вошедшее.

Костин: Ага.

Маргулис: Ты же всё-таки радиоработник, ты знаешь, что есть формат, есть неформат. Мы снимаем всегда больше.

Костин: А, ты имеешь в виду, полные версии есть, да?

Маргулис: Нет, не полные версии, а не вошедшее.

Костин: А, не вошедшее.

Маргулис: Кто-то там, может быть, полоснул словцом солёным. А мы всё-таки культурные, относительно, да.

Об уходе великих и новом поколении

Костин: Столько народу уже побывало, и вот у меня тоже. Знаешь, такая мысль возникает, что надо как можно больше в программу приглашать тех людей, чьему мнению мы доверяем. Это, в основном, люди, конечно, пожилые, не такие как мы с тобой. А вот что происходит сейчас в мире, когда их выкашивает буквально. Не только эта пандемия – просто она подстегнула уход великих.

Маргулис: Да. Да.

Костин: И это, конечно, большая печаль, с Меньшовым очень печальная новость.

Маргулис: И не только потому, что очень много народа ушло. Опять же, у меня была задумка снять Сашку Зарецкого со «Старым приятелем» … И пока готовились, думали, прочее, прочее, пятое-десятое, случилось то, что случилось.

Костин: Просто то, что ты делаешь – это, конечно, во многом не новая история. Вот на радио 101 тоже. Ну, ты много раз у нас бывал в эфире, бывал и на «Авторадио» часто. Слава богу, что сейчас уже дошёл до моего сольного проекта. Но много есть материала, который ещё со времён 101 остался, с теми артистами, которых уже с нами нет. Это, конечно, безумно ценные материалы. Конечно, то, что мы делаем – это реально очень важно, потому что сейчас даже и спросить не у кого совета. Очень мало людей, с которыми можно посидеть поговорить.

Маргулис: Ну, ты понимаешь, на самом деле время изменилось. Я уже где-то говорил, что мы даже в детстве не могли себе представить, что обычный телефон станет тебя коммуницировать со всем миром. Да, это тебе и банк, и печатная машинка, и всё что угодно. А то, что он ещё вызванивает тебя, это просто как добавочная опция. Потому что в основном гаджетами пользуются как миникомпьютером. Поэтому всё поменялось, и у молодняка какие-то свои приоритеты, свои герои, музыка отходит на второй план.

Про истоки квартирника

Костин: Слушай, фактически ты квартирник начинал в 15 году?

Маргулис: В 15 году, да.

Костин: На телеканале «Че». Квартирник – это вообще такая история, она сродни некоей изоляции группы людей вокруг чего-то. Они изолируются. Это не на стадионе происходит, не в концертном зале. Такой вариант популярный был концертов для своих, когда была самоизоляция.

Маргулис: Даже не самоизоляция. Все вот эти первые квартирники там, начиная с 60-70 годов – это было от безысходности. Потому что существовала официальная эстрада - официальное радио, официальное телевидение, на котором крутилась официальная музыка. Я уже говорил, что я как-то посчитал, что было только четыре вида песни. Это песня о любви. Песня о любви к партии. Песня о профессии. И песня деревенского смысла. А всё, что не вписывалось в эти рамки – это никогда нигде не заводилось и нигде не записывалось, потому что это всё записывалось дома. И тогда, естественно, нагонялись друзья друзей, и дома показывали свои истории. Я, по-моему, тебе тоже рассказывал, что мне было шесть лет, когда я попал на мой первый квартирник. Мы же аэропортовские. Дома писателей, актёров, режиссёров и прочее, прочее. И мою двоюродную сестрицу пытался срубить какой-то писатель. А для того, чтобы она не была срублена, она пришла на квартиру вместе со мной. Мне было 6, ей было 16. И на этой квартире, по-моему, писателя Сикорского, пел Александр Галич. И вот я в шесть лет в первый раз услышал Галича. Я не понял ни одного слова. Ну, представь, тебе шесть лет, ты читаешь книжку «Егорка», и вдруг на этом скудном запасе слов слышу такое: «Я не чикался на курсах, не учил сопромат, и вообще в научном мире личность лишняя. Газированной водой торговал автомат, за копейку – без сиропа, за три – с лишкою».

Костин: Ну, конечно.

Маргулис: Я ничего не понял. То есть вроде бы отдельные слова ты понимаешь, но что они обозначают вместе – без понятия. И меня это поразило. И, как бы, первый человек, который меня зацепил до «Битлов» – это был Галич. Второй – Окуджава. Потому что я был знаком с сыном Окуджавы, с Игорем, учился с ним в параллельном классе. И я был дома у Окуджавы, лет в семь. И папа ходил там, мы старались ему не мешать, а он был в творчестве там и что-то там бурчал…

Костин: Фантастика. Я вот не успел, хотел попасть на Таганку Высоцкого посмотреть. У нас квартирники по-другому проводились – был магнитофон у кого-то, и мы приходили и слушали сначала Высоцкого. То есть это был тот же эффект, как если бы он был живой, потому что записи…

Маргулис: Ну, да.

Костин: Ну, ты помнишь, невозможно было отыскать. Также и потом было с «Машиной», так было с «Воскресеньем», «Наутилусом» и «Кино». Новую песню послушать собирались люди…

Маргулис: Да, да.

Костин: И слушали её, как будто это был живой человек. А уж попасть на концерт – это же было совершенно невозможно.

Маргулис: Да, студий не было. Поэтому, как говорится, из говна и палок мы делали записи. То есть брался какой-то там Дом культуры, не Дом культуры, может быть, большая квартира. Два магнитофона. В общем…

Про рождение «Блюза о безусловном вреде пьянства»

Костин: Я тут нашёл диск такой «Машины времени». Знаешь такую пластинку, да?

Маргулис: Да, знаю.

Костин: Вот как давно. Здесь так любопытно и как-то даже несколько тенденциозно. Вот, на стороне два – была же сторона один, сторона два, – есть и пара твоих песен. Названия их удивительны: «Блюз о безусловном вреде пьянства». Маргулис, Макаревич.

Маргулис: Так.

Костин: Чудесно. 78-го года, кстати.

Маргулис: Ты знаешь, Макар жил на Фрунзенской, и у него перед домом стоял магазин, где мы покупали портвейновую воду. Я не говорю алкоголь, потому что у тебя же культурная передача. И около этого магазина… Как же это называлось раньше? Вот сейчас это называется баннерами… висел вот такой плакат…

Костин: Афиша.

Маргулис: Афиша, да. Афиша, на которой была изображена замечательная троица – колхозник, рабочий и интеллигент. Ты помнишь их позы?

Костин: Да.

Маргулис: И так как это было около винного магазина, то шкодливая рука каких-то пьющих и весёлых людей подрисовала бутылки. Больше всех доставалось интеллигенту, потому что у него был халат с карманами, откуда выглядывал штангенциркуль, линейка и какая-то ещё ерунда. И вот, он был расписан весь. Мы там часто отоваривались, и мне попался сборник каких-то германских поэтов XVII, наверное, века. Стишки так себе. Но один меня поразил. Я его даже помню до сих пор, не весь, но частями. Это было такое превью перед написанием «Блюза о вреде пьянства»: «Пьёт народ, мужской и женский, городской и деревенский. Пьют скопцы и мудрецы, и транжиры и скупцы, пьёт монахиня и шлюха, пьёт столетняя старуха, пьёт столетний старый дед. В общем, пьёт весь белый свет. Всё пропьём мы без остатка. Горек хмель – но пьётся сладко. Сладко горькое питьё, тяжко горькое житьё». И я показал этот стишок Макару. И мы под продукцией вот этого магазина, у коего висел плакат…

Костин: Логично.

Маргулис: Написали, по-моему, куплетов 20. У нас там были все. Но песня получалась километровой длины. А мы же всё-таки «Битлы». А «Битлы» длиннее трёх минут песен не писали. Поэтому мы выкинули какие-то куплеты, там, про строителей коммунизма, про ещё кого-то, и вот осталось куплета четыре. Иногда я её пою.

Костин: Ты про каждую песню можешь такое рассказать?

Маргулис: Ну, да, на самом деле, наверное, да. Что-то ещё компьютер помнит пока ещё, хард-диск не переполнен, можно что-то вспомнить.

Про сложные времена для артистов: «Но мы как-то с этим справлялись. Жили тихо, шили джинсы на продажу. Я шил, по-моему, «супер райфл». Лёшка Романов шил «аляски». Не, ну нормально…»

Костин: Ты поддерживаешь некоторых музыкантов, которые впали в депрессию в связи с тем, что пандемия такие ограничения в общем-то наложила на их деятельность. И некоторые люди даже из концертного бизнеса вообще ушли. Артисты возвращаются потихонечку, но всё равно, мне кажется, для некоторых процесс такой – малообратимый. Как ты с этим справился?

Маргулис: Дело в том, что мы продукт советской власти, и нас периодически запрещали, а запрещали нас всегда ещё круче, чем сейчас. То есть ты попадал красной строкой – помнишь, там история с «Араксом»?

Костин: Да.

Маргулис: 82-й год, «Араксу» запретили появляться вообще на советской эстраде. То есть, когда по всем существующим филармониям большого Советского Союза рассылается директива, где Маргулис там красной строкой: не брать никогда на работу. А так как ты нифига не умеешь делать, кроме этого, то, естественно, на работу ты никуда не можешь устроиться. Нет, предлагали, конечно, интересные профессии. «Вот, ну, вы занимаетесь культурой, музыкант? Есть одна хорошая профессия. Ушёл дворник из цирка – вот, мести арену. Вы же любите искусство?»

Костин: Ну, да, всё-таки, тоже шоу-бизнес.

Маргулис: Да, шоу-бизнес. Либо резать проволоку на железобетонном заводе. Но ты тихо становился тунеядцем. Потому что в то, что тебе предлагалось, конечно, неохота было ввязываться. Но, опять же, над тобой висела ещё милиция, потому что за тунеядство могли посадить. Но мы как-то с этим справлялись. Жили тихо, шили джинсы на продажу. Я шил, по-моему, «супер райфл». Лёшка Романов шил «аляски». Не, ну нормально.

Костин: Я как-то однажды приобрёл левую «аляску». Возможно, эта была от Романова. Надо будет у него спросить.

Маргулис: Ну, может быть.

Костин: Можно предъявить даже.

Маргулис: Но материалы были солидные, шили гениально…

Костин: Это было здорово, да… Материалы, да, но всё равно левые. Дорого.

Маргулис: Ты знаешь, за время пандемии, за время того локдауна прошлогоднего я записался, ну, практически со всеми любимыми своими дружками-музыкантами. То есть мы делали какие-то коллаборации. Снимали на телефон. Снимали и записывали музыку просто в компьютер – я научился пользоваться компьютером. Не в таких профессиональных условиях, как в студии, а для того чтобы сделать какой-то качественный черновик, послать кому-нибудь из своих дружков, а они что-то там сделают.

Про проект с тиктокерами: «Такие Young Ones – молодое начало, которое нас сотрёт. Нихрена оно нас не сотрёт».

Костин: Слушай, а вот на радио и телевидении сейчас не появляются какие-то условно молодые авторы некоторых странных произведений, которые ну я пытаюсь принять и понять, но не получается у меня. Может быть, это неправильно с профессиональной точки зрения. И их место вот в этих агрегатах видеоконтента, типа YouTube, RuTube и так далее. А у тебя есть проект на PREMIER, куда ты приглашаешь…

Маргулис: Он был. Мы попробовали. Мне было интересно посмотреть, что из себя представляют эти тиктокеры. Такие Young Ones – молодое начало, которое нас сотрёт. Нихрена оно нас не сотрёт, потому что они абсолютно другие.

И мы брали героев с самым большим просмотром. Я их толком не знаю, потому что – ну, это совершенно не моё. Но моим сокамерником и соведущим был Сашка ST, Саня Степанов, восхитительный совершенно пассажир, с отличным чувством юмора, эрудированный. И он мне подгонял всяких персонажей. Они все интересные. Какого-то упыря… То есть вид упыриный, да, расписные, бог знает какие, но сообразительные и понимают, что делают. Все не бедные. Ну, опять же, знаешь, в Инстаграме что-то они делают, там, не делают, на других каких-то платформах. Они не бедные, они нашли свою нишу.

Костин: Среди них таких бунтарей нет?

Маргулис: Да. В основном старики типа нас бурчат, потому что они не умеют пользоваться интернетом, к сожалению.

Костин: Продвигаться, ты имеешь в виду?

Маргулис: Ну, конечно. Да. Потому что можно делать всё, что угодно. Опять же появилась масса времени. Так как мы делаем программы для телевизора, у меня было разрешение по перемещению по Москве. И мы, кстати, с женой поездили, посмотрели, как в изоляции живут наши дружки по деревням. До этого руки никогда не доходили. Сгоняли в Суздаль, по Золотому кольцу проехались. Очень хорошо. Пересмотрели дикое количество фильмов, сериалов, до которых никогда руки не доходили. Я от нечего делать начал подтягивать английский язык.

Костин: Везде, конечно, можно найти позитив. Главное, чтобы никто не болел и не умирал.

Маргулис: Это да.

Костин: Возвращаясь к этому новому контенту – я всё жду новых «Битлов». Понимаешь, вот периодически у меня возникает. Недавно пересматривал какие-то архивные кадры с битломании. Помнишь, сейчас очень много их выложили.

Маргулис: Да.

Костин: Эти сумасшедшие абсолютно люди, которые переворачивают их автомобили, носят их на руках. Ну, кстати говоря, с вами то же самое делали, между прочим.

Маргулис: Да, было такое.

Костин: И двери выносили. У Макара даже песня есть соответствующая на эту тему. Где это всё? Почему? Или этого больше не будет?

Маргулис: Ты понимаешь, на самом деле об этом говорит наш возраст. Потому что мы привыкли уже к определённой музыке. Опять же, это тот же самый Лемми Килмистер сказал: «Нас всегда будет цеплять только та музыка, которая цепляла нас в детстве». Вот ты слушал The Beatles, Led Zeppelin. И ты любишь The Beatles и Led Zeppelin, и ты ищешь им подобные. Я, там, люблю Роберта Джонсона, Led Zeppelin, The Beatles, Rolling Stones – я всегда буду в молодёжи искать то же самое. Надо спрашивать другое поколение. Почему мы сделали программу «Вписка»? Они нас уже не знают. Когда я какому-то популярному исполнителю из этой всей компании задаю вопрос: «Знаешь ли ты «Машину времени»? – «Ну, конечно, знаю». – «А хоть одну песню ты знаешь?» – «Ну да, сейчас вот… Земля в иллюминаторе». Вот-вот. Они уже другие. Они едят другие продукты. Они слушают другую музыку. Они по-другому коммуницируют со всем миром.

Костин: Это произошло в последние 3-4 года. Эти революционные изменения в части доступа к контенту – это просто мельтешение. Собственно, почему я и думаю – где это всё? Вот где этот бунтарский характер, который может создать универсальное нечто, что сразу привлечёт внимание. Когда в последний раз это было, я не могу вспомнить.

Маргулис: Мы этого не дождёмся. Молодёжь дождётся, потому что у них свои герои, свои законы. Понимаешь, вот есть замечательная команда под названием «Нервы». Но им тоже же, там, лет 10. И замечательная команда «Слот». Им тоже бог знает сколько лет. Хотя для нас они молодёжь. Они клёвые, они играют другую музыку. Они по-другому стали играть. Знаешь, когда мы начинали, мы же слушали эти записи все. И мне мой приятель сказал, что самое большое разочарование в жизни было, когда он снимал Led Zeppelin. Он говорит: «Как же вот видно, что фирма играет». Потому что все тональности неудобные, нет ни одной нормальной. Знаешь, открытое «ля», там, «ми», и прочее, прочее.

Костин: Да, да. Так были…

Маргулис: Либо это «ля-диез», либо, там, хрен знаешь что, вот растяжки такие. И он научился так играть. Оказалось, у него просто тянул магнитофон. И всё. И когда он послушал в нормальном звуке, он бросил заниматься музыкой, то есть потерял интерес. Он же думал, они играют так, потому что они вот такие вот крутые.

Про влияние Запада

Костин: Кстати, немного по поводу фирмы. Когда ты ещё был в «Машине», вы же ездили на Abbey Road в Лондон?

Маргулис: Да.

Костин: Там было очень много легенд вокруг этой поездки, ещё когда был жив Вовочка Сапунов, директор «Машины» и «Воскресения». Он тогда рассказывал много интересного. Не знаю, может, кого-то обидит – я очень хорошо запомнил одну историю, которая меня порадовала, потому что там фигурировал ты и мой брат. Кто с вами там работал, из продюсеров известных?

Маргулис: Хеймиш Стюарт.

Костин: Хеймиш, да. И якобы, когда кто-то ему из тех, кто присутствовал там в студии, задал вопрос «Как вообще вам эта команда?», он сказал: «Ну, играть и петь они не умеют, ну, только вот, пожалуй, этот мужик, у него хороший блюзовый голос» – про тебя. Было такое?

Маргулис: Ты знаешь, я не знаю.

Костин: Или это какая-то байка?

Маргулис: Я, честно говоря, не знаю, потому что, если говорили обо мне, то, наверное, за спиной. Хорошая Вовкина история была. Там было одно неформатное слово, ненормативное, потому что я буду приводить текст, который говорил Владимир Борисович Сапунов.

Костин: Чувствуй себя свободно.

Маргулис: Концерт Эрика Клэптона. 2007-й, что ли, год. Ну, какой-то такой. И мы свернули гастроли в Америке. «Пилигрим»! Надо девятого. То есть приехали на день раньше, чтобы послушать любимого артиста, который давал концерт в Кремлёвском зале, в Доме Союзов... Нет, в Кремле.

Костин: В Кремле, в Кремле.

Маргулис: Да, как раз «Пилигрим» у него вышел – эта пластинка. Он отыграл концерт. Офигительные, замечательные совершенно песни. Мы выходим… А мы, точно, записали какую-то пластинку, типа, там, «Часы и знаки». Ну, что-то вот, я не помню. И Владимир Борисович такой, посмотрел на нас. «Записали пластинку?» – «Да». – «Сотрите её нахуй». Вот. Это Вова Сапунов.

Юрий Костин и Евгений Маргулис

О новом прочтении песен советских времен: «Пахмутова и Добронравов – это эпоха, и песни хорошие на удивление. Мы их ненавидели раньше, потому что другого ничего не было, и нам всё это насаждали».

Костин: А вот про квартирник, который был посвящён юбилею Визбора, 85-летию.

Маргулис: Да, да, да.

Костин: Очень интересная была такая история…

Маргулис: Он неожиданный, потому что захотелось послушать именно молодняк, как они понимают то, что делал он.

Костин: Получилось.

Маргулис: То же самое с Окуджавой. Каждый год в Переделкино Ольга, жена его, проводит фестивали. Но там одни и те же старые пердуны, прости господи, поют там треснутыми голосами песни Окуджавы. Песни прекрасные.

Костин: Конечно. И их заново надо, новую жизнь дать.

Маргулис: И мы сняли передачу, посвящённую Окуджаве. Он родился ещё 9 мая, у нас как-то так, знаешь, получился микс – и День Победы, и день рождения Окуджавы, пришёл молодняк, которые по-своему прочитали. Ольге понравилось, она не ожидала.

Костин: Ну это очень здорово, потому что это действительно даёт новую жизнь. Ты хоть сколько ни ротируй, в старом варианте песен не получится ничего.

Маргулис: Да, да.

Костин: Я помню, что в одной из программ – с Леней Агутиным, ты тогда попросил его спеть песню…

Маргулис: «Соловей».

Костин: «Соловей».

Маргулис: А я нашёл… Да, да, да.

Костин: Из «Семнадцати мгновений весны». Это же совершенно другое прочтение.

Маргулис: Да. Да.

Костин: Многие представители других поколений, более там начинающих, чем те, которые родились и вместе с этим сериалом жили – они даже и не знают другую версию, не Кобзона.

Маргулис: Да.

Костин: Здесь-то уже никто не помнит.

Маргулис: Когда снимали квартирник, посвящённый 60-летию полёта Гагарина, мы тоже взяли молодняк. И была идея – песня Пахмутовой. Потому что Пахмутова и Добронравов – это эпоха.

Костин: Конечно.

Маргулис: Это эпоха, и песни хорошие на удивление. Мы их ненавидели раньше, потому что другого ничего не было, и нам всё это насаждали. Но с молодняком я думал, что они откажутся. Откажут нам, потому что всё-таки пожилые люди. Нет. Спокойно, говорят, пошли. Всё им понравилось. И передачу они смотрят, и ум живой. Да, у нас там, конечно, были переделки-то, будьте здрасьте. И молодняк, опять же, обратил внимание: «Какие классные песни, почему мы их раньше не слышали?»

Костин: Ну этот молодняк на этой земле вырос и родился. Это, мне кажется, на каком-то генетическом уровне. И плюс, есть у нас очень большое преимущество, из-за того, что мы, как бы, смотрим на две эпохи, на две формации. Хеймиш не жил в Советском Союзе, он не знал, что такое запрещать. Ну, запрещали, кстати говоря, радиостанции в Великобритании.

Маргулис: Ну, один раз запретили, железную эту лодку.

Как Маргулис справляется с многожанровостью

Костин: Но мне очень интересно, как ты справляешься вот с этой многожанровостью? Я, когда впервые услышал твои эксперименты с бардовской такой, условно авторской песней – это «Письма». Это, на мой взгляд, шедевральные произведения.

Маргулис: Ну вот, ты понимаешь, это недолго, это не моё.

Костин: А, всё равно, в твоём блюзе даже это сочетается. И в твоих экспериментах с блюзовой культурой хорошо Марк Фрейдкин «Песня про отца». Это же на самом деле… Я могу сказать, вот если кто не слушал – послушайте. Я её не могу слушать один раз. Два, три, четыре. Видимо, это про нас тоже. И как-то вложил в неё очень много эмоций.

Маргулис: Ты знаешь, она песня для всех.

Костин: И плюс там ещё аранжировка такая уникальная. То есть, как бы, всё-таки это авторская песня во многом, одновременно.

Маргулис: Вот ты понимаешь, как-то странно. Вот я помню ощущения свои. Я приехал к Макару в гости. А они – Макс Леонидов, Танька Лазарева, Макар, Женя Борец – слушали песню барда Марка Фрейдкина, которого я на самом деле знаю. Знал. Он был сосед, там, по Войковской… Ну, бегал толстый мальчик, ну и хрен с ним. Бегал и бегал. Потом, я знал, что он пишет песни. И песни эти для меня – это история подъезда. Я говорю: «Вот, надо делать, надо прочее, прочее». И я что-то ходил, ходил, слушал. «Маша-сучка», про Машу-сучку, про шрам. Не моё вообще. И вдруг слышу «Песню про отца». А это было, по-моему, 3 сентября девяносто бог знает какого года – годовщина смерти моего отца. И меня накрыло. Меня накрыло. Я просто в приказном тоне сказал, что я спою эту песню.

Костин: Ну, я так и думал, что это личное. У меня тоже там личное.

Маргулис: И народ пошёл навстречу, сказал: «Ну, ладно, пой». Вот я её спел.

Костин: На концертах её поешь…

Маргулис: Крайне редко. Кстати, Марик Фрейдкин этот альбом Андрюхин не любил.

Костин: Да?

Маргулис: Да, он единственное, отметил меня. А от Марика добиться взаимности, и чтобы он сказал о ком-то какие-то человеческие слова, было очень сложно. Он был сложным человеком. Но я эту песню, по-моему, даже спел в передаче «Что? Где? Когда?». Они меня уломали, да. Вместе с Борцом. Тоже, наверное, была то ли годовщина смерти Ворошилова, может, что-то… Но песня очень трогательная и такая очень пронзительная. Я крайне редко её исполняю, как и «Новую весну». Потому что для меня это совсем какая-то поминальная молитва. Если я её пою, значит, кто-то из близких умер, поэтому я стараюсь даже не думать об этом.

Про уход из «Машины времени»: «…с собой легче договориться. Ты можешь делать всё, что хочешь, а тут, когда ты находишься в команде – ты знаешь потолок каждого».

Костин: Да, песни действительно такие… Всё зависит от того, в каком ты сейчас состоянии находишься. Но злоупотреблять, безусловно, не надо.

Маргулис: Да. Хотя «Новую весну» мы написали для Кутикова. Достало, что он всё время орёт, и захотелось сделать что-то человечьим голосом. Но Сашка от неё отказался.

Костин: Но у него на сольнике есть спокойные достаточно мелодии, конечно, такие самодостаточные. И, наверное, это и было причиной твоего ухода из «Машины»?

Маргулис: Да нет, ты знаешь, мне просто надоело. Стало скучно.

Ещё, опять же, история агонии группы – когда это проходит на твоих глазах. То есть на группе можно ставить крест, когда команда начинает называться по имени исполнителя и дальше команда. Мик Джаггер и группа Rolling Stones. Вот ты видишь это название, и для тебя это умирает. Там, Джон Леннон и группа The Beatles. Так явно это было уже в 94-м году. Мы собрали «Воскресение». Поиграли там какое-то количество времени. Потом я понял, что это мне тоже не интересно. И начал, как бы, заниматься самим собой, потому что с собой легче договориться. Ты можешь делать всё, что хочешь. А тут, когда ты находишься в команде – ты знаешь потолок каждого. И ты придумываешь песни, основываясь на исполнительстве твоих сокамерников, которые тебя окружают. И потом ты понимаешь, что вот тут бы хотелось вот так, но он этого не сделает. Да ну нафиг. И в основном там писал что-то в стол. И когда появилась возможность собрать свою команду, я понял, что нафиг мне остальные нужны.

Костин: Ты знаешь, твой уход из «Машины самый вот свежий, я очень хорошо помню, потому что он был связан с проектом «Авторадио дарит Машину» в Киеве.

Маргулис: Да, точно.

Костин: Да. И мне тогда пришлось много объяснять…

Маргулис: Нет, на самом деле, у нас была договорённость, что я доиграю вот эти концерты. Мы договорились, но потом они решили меня выкинуть. Ну, выкинули и выкинули. И бог с ним.

Костин: Просто там многие киевляне говорили, что Маргулис очень сильно изменился. Что-то с ним случилось, он совершенно был не похож…

Маргулис: Полысел?

Костин: Да. Но бог с ним.

Маргулис: Да, бог с ним.

Костин: Чтобы нас правильно поняли, мне радостно, что вы, как люди интеллигентные, всё-таки прожившие очень много вместе, жизнь такую интересную, музыкальную, что вы остались друзьями…

Маргулис: Не-а, мы периодически встречаемся…

Костин: Даже я видел, как вы выступаете.

Маргулис: Даже поигрываем, на каких-то пьянках-гулянках. Знаешь, когда по кайфу. Нам друг от друга ничего не надо. Поэтому, если мы собираемся нашей боевой компанией на празднике у кого-то, то что нам не поиграть-то?

Костин: Ну, это здорово.

Маргулис: И, оказывается, мы песни приличные писали.

Про высказывания Макаревича и других артистов: «Понимаешь, большая проблема людей, которые занимают всё-таки медиапространство, – они не очень умны».

Костин: Хотел спросить по поводу Андрея – твоё отношение. Ты очень осторожный человек в плане высказываний. Я знаю, что не трус вообще ни разу, ты не боишься ничего. Если надо, ты можешь сказать правду в лицо какому угодно должностному лицу. Мне кажется, это просто из-за того, что ты не считаешь, там, необходимым высказываться по тем темам, в которых ты не очень сильно разбираешься.

Маргулис: Это да.

Костин: Одно дело – рок-н-ролл, там, гармония и прочее, блюз, джаз. Другое дело – это, конечно, политика. Андрей иногда идёт напролом, и ты это знаешь. Вы когда-нибудь на эту тему разговаривали?

Маргулис: Не-а. Нет. Он при своём, я при своём. Понимаешь, большая проблема людей, которые занимают всё-таки медиапространство, – они не очень умны. Они не очень умны в том, чего они не знают, на самом деле.

Мало людей – музыкантов, поэтов и прочих творческих, которые понимают вообще, что происходит. Никто не знает, что такое геополитика. Ну, есть цепочка каких-то событий. И на эту тему всегда лучше разговаривать с людьми, которые понимают. И которые тебе могут объяснить. Но сам ты это не можешь пересказать, потому что ты сам этого не понимаешь. Поэтому я зарёкся говорить об этом. У меня есть внутренние какие-то мои решения. Но пускай они будут у меня. Потому что, чтобы я ни сказал, – половина скажет, что я мудак, половина скажет, что я герой.

Костин: Ну, это очевидно.

Маргулис: Поэтому я лучше ничего не буду говорить, я останусь при своём.

Маргулис о падении в музыку и что хотел бы изменить в жизни: «Я на гитаре начал играть лишь только после того, как моя одноклассница сказала мне: «Если ты выучишь песню «Ты у меня одна», я тебе дам».

Костин: Некоторые твои друзья писали книги, должны писать там и про тебя тоже. Ты вообще изучаешь этот материал?

Маргулис: Неа. Ты понимаешь, хотя, с другой стороны, может, я лукавлю. Когда мы начинали делать квартирники, нас было всего четыре человека. Последний Новый год мы снимали – нас было уже 150 человек. Поэтому, конечно, есть редакторская группа у нас, которая отслеживает, ищет материал, кидает мне какие-то ключевые вопросы, может быть. То есть я готовлюсь к передаче. Если раньше у нас была абсолютнейшая шара, где-то выпусков, наверное, десять – мы не знали, о чём спрашивать, о чём говорить, потому что то, что ты знаешь о человеке, на экран не вывалишь. Поэтому, знаешь, как – прожили интересную жизнь, а детям рассказать нечего. А тут, естественно, готовимся, и, естественно, так как музыкальная передача, мне интересно музыканта показать музыкантом, которого толком никто не знает. То есть показать человека, который с утра с бодуна проснулся и написал песню. И я хочу показать именно этот вариант, и почему этот вариант получился. Что его так потрясло в детстве, что сначала он хотел стать конюхом, а потом стал барабанщиком. Вот именно падение, это падение. Очень интересный персонаж, с ним здорово разговаривать.

Костин: Это падение?

Маргулис: Ну да. Как, помнишь: проститутка вышла замуж за барабанщика, через неделю скатилась до его уровня. Это всё музыкантские шутки.

Костин: Смело. Вот этот квартирник с Визбором – там, по-моему, были какие-то вопросы вокруг стихов, которые он писал, песен, которые он пел. Музыка достаточно незамысловатая, но есть система, она такая, заставляющая думать. У него там есть песня: «Я бы новую жизнь своровал бы, как вор. Я бы лётчиком стал, да, знаю я точно, и команду такую – «Винты на упор» – отдавал бы, как бог, домодедовской ночью». Он хотел лётчиком стать, насколько я помню, и вот что-то там не сложилось. А ты думал о том, о своей жизни? Начиная с 20 лет, мы думаем, что вот уже прожито многое. Ты хотел бы что-то поменять?

Маргулис: Не-а. Хотя, ты знаешь, если бы была возможность что-то изменить в жизни, я бы закончил музыкальную школу.

Костин: Ты не закончил музыкальную школу?

Маргулис: Нет. У меня нет музыкального образования.

Костин: У «битлов», кстати, тоже не было музыкального образования.

Маргулис: Это неважно. Я бы хотел всё-таки научиться понимать музыку, вот, знаешь, грубо говоря, с пелёнок. Опять же, мы вспомнили Визбора. Этот кусок, конечно, не войдёт. Но на передаче, я не помню, рассказывал или нет, что я на гитаре начал играть лишь только после того, как моя одноклассница сказала мне: «Если ты выучишь песню «Ты у меня одна», я тебе дам».

Костин: Выучил?

Маргулис: Ну, как ты думаешь?

О личной жизни и работе: Я делаю, что хочу.

Костин: Кстати, о личной жизни. У тебя вокруг твоей личной жизни вообще ничего нет, потому что, видимо, она такая правильная. А в кайф иногда побыть холостым?

Маргулис: Ну, наверное, да. У каждого человека есть желание убить кого-то из близких. Помнишь, как: «Хотели вы развестись?» – «Развестись нет, а убить – да». Вот. Ну, у каждого человека есть подобная история. Но как-то последующие хуже предыдущих. Бесполезно рыпаться.

Костин: То есть, такое своеобразное признание в любви сейчас.

Маргулис: Да не, ну, я естественно, однолюб. Да и менять ничего не хочу. Меня всё устраивает в личной жизни.

Костин: Ты такой скорее человек ленивый или активный?

Маргулис: Смотря под каким углом рассматривать меня. Когда как. Когда я вообще ничего не хочу. Когда что-то хочу делать. Когда прямо знаешь, вот, шило в заднице. Как все нормальные люди. У меня нет такого, знаешь…

Подо мной много лет тому назад жил очень известный композитор. Очень известный. Дом был панельный, и, естественно, все звуки шли наверх. В восемь утра слушал какую-то зарубежную пластинку. А дальше начинал сочинять музыку. Каждый день с восьми часов утра он сочинял. Что он написал? Я не могу тебе сказать. Я не знаю таких песен. Но у него была работоспособность с утра до ночи. Я нет, у меня нет такого «надо мне победить дракона» – мне не надо ждать, когда он придёт, мне надо что-то щёлкать. Ну, как-то, я всё-таки должен получать кайф от жизни.

Костин: Мне кажется, ты просто очень свободный человек.

Маргулис: Да. Я делаю, что хочу. То, что мне нравится. Может быть, в этом есть что-то плохое, но мне нравится делать только то, что мне хочется делать. В хорошем смысле.

Костин: Что бы ты посоветовал человеку, который вот сейчас стоит на перепутье – заниматься музыкой или, например, не заниматься музыкой? Человеку, у которого карьера, там, я не знаю, врача…

Маргулис: Как говорил один мой приятель, это палка о двух концах. В зависимости от того, куда тебя тянет. Опять же, нужно выстраивать для себя приоритеты, что нравится больше. Если потом придётся заниматься нелюбимой работой, это же будет мрак. Поэтому надо искать то, что сразу в детстве понравилось. Вот Костя Эрнст в фильме про меня (ему было 22 года, когда мы с ним познакомились) сказал, что моё напутствие он несёт с собой всю жизнь: «Делай только то, к чему у тебя лежит душа».

Костин: Ну, как это вообще понять, в какой момент это происходит?

Маргулис: Я не знаю.

Костин: Я почему спрашиваю. Смотри, на радио приходит очень много людей, которые считают, что их продукция достойна того, чтобы звучать. И сейчас такое количество этого всего материала, что пробиться в нём практически невозможно. И всё-таки хочется понять вот этот секрет, почему это происходит? На мой взгляд, это мистическое что-то.

Маргулис: Ты понимаешь, что тут цепляет или нет.

Костин: Талант не поймёшь.

Маргулис: Цепляет, не цепляет. Мы знаем с тобой массу людей, которые прекрасно, допустим, говорят, но то, что они рассказывают – не цепляет. А есть человек, который скажет пару фраз – и «ну, ладно, но как он это придумал?». Тут либо дано, либо не дано. И никакой институт радиовещания и телевидения тебя этому не научит.

Костин: Ну, да. Но это те же стихи Визбора, это раритет…

Маргулис: Да. Либо бог дал талант, либо не дал. И выучиться, то есть стать талантливым, благодаря сидению на заднице, не получится.

Костин: Как конкурировать с Инстаграмом? С точки зрения сиюминутной популярности, которую может получить человек, о котором завтра забудут, а в это время гений не может там пробить себе дорогу. Это очень такая вот опасная история с точки зрения именно вдохновения человека, который вступил на этот путь.

Маргулис: Сложная история. Потому что, вот скажу, соцсети, они рассчитаны на молодёжь. Язык у них другой, понимание у них другое. Они понимают то, что молодняк пишет своему другому молодняку. Мы же Mind Games, да, игры ума, и прочее, прочее. Мы ожидаем прихода наших ровесников, адекватных. То есть мы сейчас возвращаемся к тому, с чего начали. У нас половина народа не умеет пользоваться компьютером. Потому что молодняк – ну, дай такую волю, он нахайпит и наставит лайков куда угодно. Вот, опять же, феномен Тик-Тока, да. То есть популярных тиктокеров.

Мы сняли передачу с тиктокерами. То, чем они занимаются, даже я не понял. Было забавно, там у них какое-то зверское количество просмотров, миллионное. Если мы что-то делаем, мы рассчитываем на адекватность нашего зрителя, на самого себя, либо, там, помоложе. Но все мы ходим в разных джинсах, носим разные часы. Пусть у каждого будет своя ниша. И у кого-то это стреляет, у кого-то не стреляет.

Костин: Я просто не понимаю, почему, имея такое образование, я про поколение, начиная с девяностых, – почему оно проигрывает? То есть ведь это технологически очень просто…

Маргулис: Почему оно проигрывает? Может, мы проигрываем?

Костин: Меня беспокоит, что туда не попадает контент, не получает такой охват, который должен был бы получать. То есть даже, пусть это будет новая версия песни Пахмутовой – ну, просто, как бы, в конкурентной борьбе, должен быть выбор у потребителя. Скоро его не будет. То есть, понимаешь, о чём я говорю. И вот это, собственно, меня и беспокоит.

Маргулис: Да. Потому что они говорят другим языком. Язык детей – это язык, который понимают дети. Мы пишем шедевры для нашего поколения. А дети – они не запариваются, они покажут, там, палец, и скажут какую-то смешную глупую шутку. «Мама родная, это кайф», и прочее, прочее. Поменялось всё. И трёхколёсные велосипеды уже другие. Машины уже другие. Всё другое. Надо просто это принимать и иронично относиться к себе, что я и делаю.

Костин: Абсолютно согласен.

Маргулис: То есть я не отслеживаю, сколько там у меня народа. Не моё это.

О Петре Подгородецком, написавшим книгу «Машина с евреями»

Костин: Про книги ещё хотел спросить. Вспомнил один вопрос. Помимо того, что Андрей Вадимович писал про «Машину» достаточно часто, он упоминал в своих произведениях эти годы, когда это всё начиналось и так далее, есть ещё один человек, который написал книгу про «Машину» – даже не один. Там есть ещё несколько…

Маргулис: Не, ну адекватную – Максик Капитановский.

Костин: Да, абсолютно. Есть ещё одна книга.

Маргулис: Мишка Марголис.

Костин: Да, Михаил Марголис – недавно была презентация, по-моему, пару лет назад. И есть ещё интересная и забавная книга под названием «Машина с евреями».

Маргулис: А, Петька Подгородецкий.

Костин: Да.

Маргулис: Ну, ты же понимаешь, он был озлоблен и написал такой вариант пасквиля. Хотя там есть кое-какие правдивые истории. Но, знаешь, истории обиженных людей читать никогда нельзя. Потому что там всё в негативе. Абсолютно. Он же ещё какую-то книжку написал про какие-то путешествия. Но он не писатель. Лучше бы он просто разразился статьёй, что все мудаки, прогнали за то, что было вот так и эдак. Я тоже сам мудак. И сказать: всё, теперь давай помиримся, и станем нормально как-то общаться. Я прочитал эту книгу. Хотя Сашка не читал, Ефрем не читал, Макар не читал. А мне было интересно.

Костин: Так про тебя там очень всё достаточно аккуратненько. А вот про них нет.

Маргулис: Ну, послушай. Человеческая злоба безгранична. Он с ними давно работал. Он ещё работал в восьмидесятые годы. Но Петруччо сам много чего натворил, бог с ним, это мы опустим. И я считаю, что поймать хайп на пасквиле – это недолговечно и сложно.

Костин: Я восхищаюсь твоим спокойствием, как ты это всё вот в такую форму дипломатическую облёк. Мне кажется, всё-таки, не тем делом ты занимаешься.

Маргулис: А мне надо было быть сводником, да?

Костин: Ну, нет, это как повезёт, конечно. Нет, мне кажется, надо было на мировой арене представлять нашу державу.

Маргулис: Нет.

Костин: Мне кажется, ты со всеми бы договорился.

Маргулис: Нет, мне нравится на гитарках играть.

Костин: Да, а кстати, можешь сыграть что? В порядке исключения. Для нас.

Играет песню «Город»

Маргулис: Я этой песней обычно заканчиваю концерт и сваливаю отсюда. Пока.